Идем на восток! Как росла Россия

Ранней весной следующего, 1686 года Канси отдал приказ уничтожить уже не только Албазин, но и Нерчинск, а «мятежных варваров» сурово наказать. В июле 5000 цинских солдат с 40 орудиями опять подошли к Албазину, гарнизон которого, с учетом пополнений из Нерчинска и опять же крестьян, составлял чуть более 800 бойцов. Практически в первые же часы обстрела погиб Алексей Толбузин, однако «служилый иноземец» Афанасий Бейтон, принявший командование по старшинству, оказался на высоте. Штурм провалился. Провалился и второй. Серьезные проблемы доставляли осаждающим регулярные вылазки «охотников», ликвидировавших порой до двух десятков врагов. Но силы были слишком неравны: маньчжуры постоянно получали подкрепления из Айгуня, нарастив к октябрю численность до 10 тысяч, а русских к началу зимы оставалось чуть более 150 (боевые потери были совсем невелики, человек 70–80, но более 500 умерли от цинги, поскольку китайские зажигательные ракеты еще в августе уничтожили склад с соленьями и лечебными травами). Тем не менее гарнизон не сдавался, и после провала третьего штурма маньчжурский командующий, потерявший под стенами почти треть личного состава, осторожно, в самых обтекаемых выражениях запросил у Пекина разрешения на переговоры, однако, к своему удивлению и, надо полагать, облегчению, получил больше, чем предполагал: распоряжение снять осаду – в связи с предстоящим прибытием нового посольства из Москвы.

Возможно, албазинцам, в мае 1687 года свистевшим вслед уходящим супостатам с полуразрушенных стен, и казалось, что они – победители, более того, в какой-то степени так оно и было, но все же судьбы мира, как известно, решаются не на периферии. К 1687 году карта легла так, что и Москве, и Пекину пришлось всерьез задуматься о достижении взаимопонимания. Россия аккурат в это время заключила Вечный Мир с поляками и готовилась попробовать на излом (совсем чуть-чуть!) Османов, справедливо рассматривая этот проект с куда большим интересом, нежели непонятно что на востоке. В свою очередь, у Цинов под боком возникла проблема куда более серьезная: ойратский (западно-монгольский) хан Галдан-Бошокту вовсю объединял степь, не скрывая намерения истребить вырожденцев-Чингизидов, основать новую династию и стать новым «освободителем Китая». Маньчжурам, только-только прошедшим той же дорожкой, было более чем понятно: такой нарыв необходимо выжигать до кости, и в самом зародыше, причем не откладывая, пока еще мелкие ханы Халхи, Северной Монголии, живы и зовут на помощь, а Галдан-Бошокту контролирует только половину степи. При таком раскладе ни тем, ни другим не было резона качать права свыше необходимого. От мелкого ехидства цинский двор, конечно, не отказался, потребовав проводить переговоры не в Пекине, как полагалось бы, а в Богом забытом Нерчинске. Однако о важности для маньчжуров данного мероприятия говорит тот факт, что их делегацию, выехавшую на север в мае 1688 года, возглавлял не просто полномочный посол, как полагалось бы, а знаменный князь Сонготу, один из ближайших советников деда и отца правящего Сына Неба. Фактически исполняющий обязанности премьер-министра, он тем не менее решился более чем на год покинуть столицу, невзирая на опасность интриг со стороны завистников, а это, согласитесь, серьезный показатель.

Впрочем, при всем том переговоры, начавшиеся 12 августа 1689 года, шли довольно туго. Крайне жесткие условия навязывали русским непосредственные переговорщики, миссионеры-иезуиты падре Перейра и Жан-Франсуа Жербильон, состоявшие на службе у цинских властей (к слову, изданные много позже мемуары Жербильона позволяют предполагать, что в далеком Китае этот святой отец служил не только Церкви, а тем более маньчжурам, но проходил, так сказать, по иному ведомству). Учитывая, что князь Сонготу свободно владел только родным, маньчжурским языком, а уже по-китайски изъяснялся на уровне «твоя моя понимай нету», общие позиции нащупывались с немалым трудом. К тому же цинское посольство прибыло в Нерчинск в сопровождении «почетной стражи» – около 5 тысяч имперских гвардейцев, с артиллерией и речной флотилией под командованием специально прибывшего из столицы адмирала Шархода, победителя Онуфрия Кузнеца и покорителя Тайваня. В связи с чем отцы-иезуиты не упускали ни малейшей возможности намекнуть на то, что контраргумент Федора Головина не превышает полутора тысяч «штыков и сабель». Правда, Головин стоял на своем жестко, в ответ на все эскапады Жербильона отзываясь в том духе, что русские войны не хотят, но, поскольку речь идет все-таки о землях ничейных, то следует исходить из того, что надо делиться. А ежели Цины все-таки настаивают не то что на границе «близ Якутска», но хотя бы на получении всего Албазинского воеводства и отказа Москвы от Забайкалья, то хрен с ними, можно и повоевать. «Можно», – подтверждали присутствующие здесь же воевода Власов и «служилый иноземец» Бейтон.