Идет человек. Повести и рассказы

- Камень наскоком и то не сдвинешь. А он хочет все сразу… «Здравствуйте».

- Нет, это не вы говорите «Здравствуйте», - поправил очередной режиссер.

- А кто говорит?

- Действительно, кто же говорит теперь «Здравствуйте»?

Инженю-кокет, сидевшая в полном оцепенении с момента, когда вошел главный, очнулась:

- Ах, это я говорю! Простите, пожалуйста… Впрочем, нет. У меня тут тоже вычеркнуто. Вот, посмотрите…

И дальше шло в таком духе. Местный автор - он сидел тут же - нервно забарабанил пальцами по колену, и губы его скривились в саркастической усмешке непризнанного гения.

- «Не советуешься ты с людьми, Петр Петрович, - говорил отрицательный персонаж. - Отрываешь себя от коллектива».

- «Я…» Одну минутку, товарищи. Вот тут опять затруднение. Я ведь в третьей картине советовался, со старым колхозником Михеичем советовался. Опять эта реплика идет вразрез с третьей картиной. Может быть, тоже вычеркнуть, Борис Генрихович?

- Ну давайте вычеркнем.

- Но с другой стороны, что же мне тогда вообще говорить - уже столько вычеркнули? С чего я волноваться начну?

- А ты скажи «Здравствуйте» и потом сразу давай выхлест.

- Так это же не я говорю «Здравствуйте»! - Герой-любовник покраснел, затем побледнел. Он повернулся к главрежу. - Нет, Салтан Алексеевич, так не пойдет. Я рад, что вы зашли и сами все видите. Это черт знает что! Я с самого начала предупреждал, что с пьесой у нас ничего не получится.

Он вскочил, схватился за сердце, открыл скляночку с нитроглицерином, вынул таблетку и сунул в рот. Затем стал у окна, отвернувшись от присутствующих. Спина у него вздрагивала.

В нитроглицериновой мизансцене ощущалось явное влияние главного режиссера - это был стиль театра. И в полном соответствии с методом физических действий по Станиславскому у героя-любовника, еще совсем недавно здорового мужчины, уже начинались процессы в сердце, сужалась аорта и деревенела, огрубевая, стенка левого предсердия.

Наступило тягостное молчание. Местный автор еще энергичнее забарабанил пальцами по колену.

- Ну ладно, - сказал главреж, который не любил сердечных припадков у других, - этот вопрос мы обсудим позже. Сейчас я хотел бы посмотреть, Борис Генрихович, как у вас идет картина шестая, когда приезжает жена.

Задвигались стулья. Актриса Заднепровская, сорокалетняя дамочка с жидкими кудряшками, испуганно глянула на главрежа, вспорхнула с места и стала у двери. Герой-любовник дважды глубоко вздохнул у окна, потом, входя в роль, мотнул головой, как бы бодая кого-то:

- «Приехала Маша. Ну, здравствуй, здравствуй».

Неся на лице пошло-жеманное выражение, Заднепровская кошечкой скользнула к супругу и пискнула:

- «Здравствуй, Петя. Как давно я тебя не видала».

Очередной поднял руку.

- Минуточку!.. Вера Васильевна, дорогая, куда вы даете реплику? У вас же реплика поверх волос идет. И потом… - Он оглянулся на режиссера, - вы же не в тон отвечаете. Он в среднем регистре, а вы в самом верхнем.

Лицо Заднепровской вспыхнуло красными пятнами.

- Сейчас.

Она вернулась к двери. Герой-любовник тяжело, как поднимая гирю, начал опять:

- «Приехала Маша…»

Заднепровская - теперь уже не кошечка, а женщина-судья, выносящая смертный приговор, - гренадерским шагом подошла к партнеру и похоронным басом бросила ему в ноги:

- «Здравствуй, Петя».

Теперь вскочил главреж:

- Вера Васильевна, ведь вы волнуетесь в этот момент, верно? Должны волноваться, черт побери!

Кругом все затрепетали.

Красные пятна еще сильнее зарделись на лице актрисы. На глазах у нее выступили слезы, но она быстро подавила их.

- Да, волнуюсь.

- Но как же вы не замечаете, что волнуетесь только по пояс? Лицо волнуется, руки волнуются, а нога вот так отставлена.

- Сейчас.

Заднепровская сглотнула и пошла к двери.

- Ну, как? - спросил главреж, когда они вышли из репетиционной.

- Красота, - восхищенно сказал Изобретатель. - Как раз то, что нужно.

- Понимаете, у нее в распоряжении двадцать пять штампов. Не нравится один, она дает другой.

- Самое интересное, - задумчиво начал Изобретатель, - что все, что звучит у вас как «штамп», «не в тон» и так далее, имеет для меня вполне отчетливую электрорадиационную подоплеку. Вы говорите «штамп», а я вижу в этом слишком большие потери на конденсаторный гистерезис[2] в нейтронных контактах головного мозга. Вы говорите «не в образе», а для меня это означает, что в оболочке ганглиев у нее слишком долго остается ненужное уже напряжение. Своим аппаратом я все это регулирую, и… - Он глянул на главрежа и прервал себя. - Одним словом, я вам из нее Пашенную сделаю. Весь город с ума сойдет.

- Да какая там Пашенная! Вы добейтесь, чтоб из ансамбля не выпирала. Не портила хоть. - Главреж положил вдруг руку на сердце. - Тьфу, дьявольщина! Опять защемило. Ей-богу, мы тут все до инфаркта дойдем. Но, с другой стороны, как быть спокойным? А?… Вот опять весь спектакль буду сидеть за кулисами, накручивать. Иначе они вообще мышей ловить перестанут.