Идет охота на "волков"

Зеленый человечек чиркнул зажигалкой и закурил, управляясь одной рукой, во второй была зажата их общая смерть. Так странно! Стоит ему разжать пальцы, и сотня человек отправится в преисподнюю. Да нет там ничего! Ни рая, ни ада! Пустота! И пустоты нет, потому, что нет там сознания! А человечек этот не был ни наглым, вопреки сложившемуся образу из прессы, ни развязным, ни болтливым, ни обкуренным и ни пьяным. Он был решительным. Он собрался воевать с янки. Или погибнуть в самолете и искать лучшей доли в иных мирах. Необходимо совершить святое дело, угодить Всевышнему: отобрать жизни у других людей. А есть ли цена этих жизней? Он мог бы погибнуть сам, разжав кулак — одна цена. И произвести умножение жизней на сто — а цена та же. И средство достижения цели одно на всех: маленькая, но увесистая железная штучка. Да зачем Всевышнему эти жизни, если именно Он их и подарил! Говорят ведь — дареное не дарят?! А может, все сложнее? Не Всевышнему жизни нужны, а Дьяволу? Один дарит, другой — отбирает. Кому тогда служит зеленый человечек? Он искренен в заблуждениях, он истинно верующий, он хочет забрать с собой сто человек. В рай, или ад? В пустоту! В ничто! В безмолвие! В ледяную невесомость!

Козыбаев видел, как затягивается сигаретой человечек, как, сузив глазки, быстро шнырял ими по сторонам, готовый на все. И дождавшись, когда он в очередной раз заглотил порцию дыма — не помня себя — ринулся на него. Доли секунды растянулись в вечность. Он смотрел на себя со стороны — как в фильме с пониженной скоростью: перебирали шаг и спотыкались ватные ноги, безумно медленно руки тянулись к руке с гранатой. И в мгновение время приобрело естественное свойство. Козыбаев со всей силы удерживал сжатым кулак террориста, а тот, выронив сигарету, свободной рукой испуганно и истерично тыкал его ножом в живот, в ребра, в бедро, в грудную клетку. А он что есть мочи рвал попавшееся ухо шахида зубами, кромсал его — отвратительное, полуоторванное и кровавое. И подскочили наконец другие мужчины, опомнившиеся и осознавшие момент, и вырвали окрашенный красным нож, и заломили свободную руку, а ту, что с гранатой, помогая Козыбаеву — перетянули, перемотали подвернувшимся скотчем так, что бы шахид не разжал кулак со смертью. Камикадзе жалобно выл, стонал, яростно метался, не в состоянии справиться с навалившимися мужиками, откушенное, почти оторванное ухо болталось, обильно брызгая кровью.

Козыбаева перевязывали стюардессы. Жанат, члены делегации, командир лайнера склонялись над ним в благодарности. А через сорок минут подлетали к пункту назначения. Во Франкфурте встречали скорая помощь, полиция, военные, журналисты. Раненого отправили в госпиталь, террориста — с замотанным в скотч кулаком, с зажатой гранатой — толкнули в фургон спецслужб Германии и с сиренами увезли.

24

Самое сложное в этом мероприятии было — переплыть Пяндж и проскочить незамеченными сквозь посты российской пограничной дивизии. Через реку переправились ночью, а с пограничниками оказалось сложнее, они давно научились разгадывать хитрости контрабандистов, боевиков из религиозных движений, талибов, беженцев. И, тем не менее, опытный проводник провел группу без единой стычки. Почихан лично хотел убедиться в надежности маршрута по горным тропам, убедиться, чем этот маршрут выгоднее остальных. Слишком важным и ответственным будет груз, не хотелось рисковать.

Когда благополучно миновали российские кордоны, в Таджикистане, высоко в горах — ждал новый проводник, горячая еда и лошади. Последнее обстоятельство оказалось кстати: Почихан подвернул на переправе ногу, каждый шаг давался с болью. На лошадях они взбирались выше и выше, под облака, задыхаясь разреженным воздухом, часто останавливаясь на привалы. Даже орлы здесь редкость. Вокруг — немыслимо объемная, не сравнимая ни с чем красота, нетронутость и непорочность. Черные скалы в снежной оправе тысячелетиями гранились дождями, ветром и солнцем. Природа создала шедевры ювелирного искусства циклопических масштабов. Очень часто лошадей вели под узду: звериная тропа пролегала по кромке бездонной пропасти. Оступишься — и до-олго падать в свободном полете!

Иногда приходилось спускаться к подножию, к редким соснам, к ореховым рощам, к долинам, в которых — на сколько доставало зрения — алели тюльпаны, а еще ниже — маки. В свернутых зеленых листочках тюльпанов серебрилась влага, утренняя роса, и путники, припадая к земле, губами стряхивали её в рот. Переходили стремительные и многочисленные горные речушки, звонкие, чистые, наполненные маринкой, петляющие среди валунов — и снова устремлялись ввысь — на встречу кекликам, архарам и снежным барсам.

Почихан ехал за проводником, следом сын Камалбек и двое слуг. На зеленом лугу Почихан остановился и спешился, за ним остальные. Выбрали место, расстелили платки и упали на колени совершить утренний намаз. Стреноженные лошади паслись рядом.