Иди и не греши

— Ладно, отче. Вы сейчас направитесь в милицию, к Левшину, и обо всем расскажете…

— Мы же договорились, что ты не будешь сообщать, — напомнил угрюмо отец Флавиан.

— Мы-то договорились, — согласился Дима. — Но с ним-то вы не договаривались?

Он ткнул пальцем в сторону Леонтия, и тот охотно подтвердил:

— Конечно, не договаривались…

— Пойдете в милицию, — сказал Дима. — А еще лучше, пусть Леонтий позвонит и позовет капитана Левшина к вам в келью. Все позора меньше будет.

— Позора в любом случае будет достаточно, — буркнул Флавиан.

— А я пойду схожу к рабу Божию Алексею, — продолжил Дима. — Пусть он мне изложит свой вариант событий. Если что, отче, я буду на вас ссылаться, ага?

— Ссылайся, — буркнул Флавиан. — Если бы эта гадина с самого начала не играла в темную, то ничего бы этого и не было.

Они помогли ему подняться и выбрались из подвала наверх, а потом вышли и на улицу. В монастырском дворе постоянно были какие-нибудь прихожане, паломники, рабочие, и теперь все они видели отца Флавиана в самом неприглядном виде, помятого, грязного, без клобука, с развевающейся гривой седых волос. Дима вел его за руку и испытывал к старику даже некоторое сочувствие. Подскочили Григорий, Михаил, отец Галактион, и уже они повели архимандрита дальше, в его келью.

— Все, — сказал Дима Леонтию. — Звони в милицию, а я пошел к Алексею.

Леонтий послушно кивнул.

— Неужто правда бригадир монеты спер? — спросил он.

— Не исключено, — подтвердил Дима.

Он забежал в свою келью, чтобы надеть куртку поверх подрясника, и по дороге назад встретил в коридоре отца Феодосия. Старец сидел на скамейке у окна и читал чье-то письмо. Дима подошел, склонился под благословение, и отец Феодосий немедленно поднялся, чтобы осенить его крестом.

— Что, миленький, куда спешишь? — спросил он.

— Иду тать выявлять, — признался Дима со вздохом.

— И кто же у тебя тать выходит? — спросил отец Феодосий с интересом.

— Бригадир наш, — сказал Дима сокрушенно. — Алексей. Вы его наверное знаете.

— Знаю, да, — кивнул отец Феодосий. — А откуда такие сведения?

— Отец архимандрит его сдал, — сказал Дима. — Тут такая уголовщина наметалась, отче, что страх один. Похоже, монеты наши уплыли.

— Куда уплыли? — удивился Феодосий.

— По криминальным каналам, — махнул рукой Дима. — Заканчивается мое следствие, пусть дальше милиция разбирается.

— Ну, ну, — сказал отец Феодосий. — Может, еще и вернутся твои монеты. А то что ты про Алексея рассказываешь, это беда.

— Беда, отче, — согласился Дима. — Сущая беда. А тут еще наместника снимают, слыхали?

Отец Феодосий понуро кивнул.

— Но это тоже еще не окончательно, — сказал он.

— Хотелось бы думать, — сказал Дима. — Только уж очень решительно настроен секретарь владыки.

— Молиться надо, — сказал отец Феодосий. — Авось и минет нас грех симонии.

— Симонии? — переспросил удивленно Дима.

Симонией с апостольских времен называли грех приобретения благодатных даров за деньги. Две тысячи лет церковь боролась с этой напастью, но до сих пор торговля санами и должностями неизменно процветала.

— Почему симонии? — спросил Дима. — Я ничего об этом не знаю!

— Разве? — удивился отец Феодосий. — Я полагал, уж тебе-то это известно более, чем кому-либо. Ну да ладно, ступай по своим делам, да и я пойду.

— Погодите, отче, — остановил его Дима. — А кто же кандидат в наместники?

Отец Феодосий посмотрел на него сокрушенно и ответил:

— Ни к чему тебе это знать, миленький. Все равно, не попустит Господь. Ступай.

Повернулся и ушел.

Шагая по указанному адресу, Дима продолжал размышлять о словах отца Феодосия, пытаясь разобраться. Кто-то вознамерился купить должность наместника Ксенофонтова монастыря, это раз. Дима почему-то должен был знать об этом больше других, это два. Дело сорвалось, это три!

Вдруг его осенило, он даже остановился посреди улицы. Конечно! Он вспомнил зловещее злорадство Григория, туманные намеки Флавиана. Это он и был кандидатом, отец Флавиан! А платой за возведение в должность должны были стать эти самые монеты из коллекции. А все разговоры о Никоне, о давней вражде Флавиана с секретарем Фотием были не более, чем дымовой завесой. Ох, и хитер же оказался отец архимандрит! Сколько он всего закрутил-то, сколько разных слухов запустил, сколько сплетен!.. А ведь не вышло ничего! Ушли монеты, и нечем стало платить, и вакансия пропала. Не зря витал над обителью дух преподобного Ксенофонта, великого нестяжателя.