Иди на Голгофу

Человек! Оставь на минуту свои дела и заботы! Выслушай эту повесть. В ней нет ничего поучительного. Зато в ней есть нечто более важное - страдание. Мы, русские, имеем богатый исторический опыт по этой части.

Страдания стали нашим привычным образом жизни и нашей натурой. Мы страдаем с выдумкой, с талантом, с большим мужеством и терпением, можно сказать профессионально. И, конечно, с наслаждением. Мы, русские, поставляем в мировую культуру не только коммунистические идеи, шпионов, водку, иконы и "матрешек", но и первоклассных страдальцев. Но не спешите зачислять нас в медицинские мазохисты. Мы бы рады получать удовольствие от вещей приятных. Но они выпадают на нашу долю так редко, что мы относимся к ним с подозрением, когда это происходит, и страдаем оттого, что мы это приятное скоро все равно потеряем. Наше страдание - эпохальное! И оно рождает нового Бога. Но наша эпоха по горло наглоталась противозачаточных средств. И если она в конце концов родит Бога, то это будет Бог-урод, Бог уродов и Бог уродства, Бог самоистязания.

Русский Бог - явление очень странное. Он самые чистые и святые мысли выражает самым грязным и греховным языком в мире. Можете себе вообразить, как выглядел бы Новый Завет, если бы Христос появился в России, да еще в нашем захолустье! Возьмите хотя бы одну Нагорную проповедь и изложите ее в языке русских "храмов"-забегаловок! Нет, лучше не надо. Русский Бог высказывает трезвые суждения лишь в безобразно пьяном виде, а когда он трезв, он порет чепуху. Так что, если в дальнейшем я скажу вам что-то умное, знайте: я был в это время пьян. Ну, а если вам встретится чушь, то порол я ее на трезвую голову.

МИР ВХОДЯЩЕМУ

Известный в городе интеллектуал, печатающий свои прогрессивные сочинения в столичных журналах, окрестил своего пятилетнего сына. Поскольку у меня репутация человека, причастного к религии, меня пригласили на выпивку по этому поводу. Когда гости основательно упились, меня попросили сочинить стихи в честь новорожденного.

Входи, родившийся, в прекрасный мир земной.

Включать скорей в людское наше братство.

Входи! И в путь спеши за мной

Познать земное щедрое богатство.

Так начал я свою импровизацию. Мне аплодировали. Потом я говорил о родителях, которые научат новорожденного основам жизни, об учителях, обучающих грамоте, о друзьях, протягивающих руку и подставляющих плечо, о женщинах, сулящих блаженство, о соратниках, зовущих в поход, о развлечениях и прочих атрибутах жизни. Мне опять аплодировали. Потом я сказал: "но". "Но скоро случится так, - сказал я, - что ближние станут чужими, они обвинят тебя в неблагодарности, а ты будешь жесток и беспощаден с ними; учителя проклянут за то, что ты не последовал их заветам, а ты обвинишь их в лжеучении; женщина изменит, наслаждения жизнью породят скуку, опустошение, разочарование. И ты будешь одинок и никому не нужен..." На сей раз слушатели не аплодировали. Одни подавленно молчали: мол, что правда, то правда. Другие гневались: мол, нельзя так мрачно смотреть на жизнь, мол, живем же мы, и не так уж плохо живем, не голодаем, спим не на улице, выпить что имеем.

Испив до дна цветов земли нектар,

Поймешь, что горек он, хотя казался сладок.

И станешь вдруг ты безнадежно стар.

Лицо покроет сеть глубоких складок.

Увидишь, что назад дороги нет.

Зачем была, ты спросишь, жизнь-морока?

Ты станешь мудр. Ты сам найдешь ответ:

Для никому не нужного урока.

Так закончил я свою импровизацию. Настроение у гостей окончательно испортилось. Решили, что пора расходиться по домам. Еле стоявший на ногах хозяин сказал на прощание, что "эти сволочи" (он имел в виду реакционные силы нашего общества) наверняка закатят ему выгoвop по партийной линии с занесением в учетную карточку, так что придется целый год изображать политическую зрелость и активность, чтобы этот выговор снять. По дороге домой меня остановили здоровые парни (их было четверо на одного), обыскали мои карманы; не обнаружив в них ничего, дали мне пару оплеух и пообещали в следующий раз оторвать бороду, если мои карманы снова будут пусты. Я обещал исправиться. Входи, родившийся, в прекрасный мир земной! Входи и вкуси от радостей бытия.

НОЧЬ

Лучше умереть среди людей, чем быть живым и здоровым на безлюдье. Но есть состояние еще страшнее: быть среди множества людей, для которых тебя нет. Это состояние может сравниться лишь с состоянием всесильного Бога в обществе атеистов. В такие минуты я бьюсь головой о стену. Бьюсь не в переносном, а в прямом смысле слова. Причем бьюсь о кирпичную стену, которая выходит на улицу: не слышно ударов. Я не хочу тревожить соседей по квартире и хозяев комнаты, где я за десять рублей в месяц снимаю "угол". "Боже, - шепчу я, - помоги мне пережить это бесконечное мгновение одиночества!" Но молитва моя тщетна, ибо я сам и есть Бог, а Бог не может облегчить собственные страдания. Он может лишь облегчить страдания других, умножив тем самым собственные. Бог есть всеобщий врач, не способный лечить себя и берущий на себя болезни всех излечиваемых им.