Иди работай, сынок

Продолжим. Вкатился чёрт в спаленку. В волосах ветки рогами торчат. Морда черным-черна, не иначе мазута объелся. Футболка – в тряпки изодрана и кровью сочится. Право, чёрт. Он не заметил ни зги. Уткнулся в ночник ошарашенно, точно дикарь, точно вылез впервые за долгие годы из пещеры, граф Цепеш. Постоял, пошатался и тянуться внезапно начал к светильнику. Видно по глазам было – проглотить жаждал папаша весь свет, в закуску с лампою. Изголодался, видимо, по теплу. Странно, да? У вампиров характер севера. Носферату на летучих мышей похожи. Тоже от солнца прячутся. Ежели подойти близко – шипят, зубы скалят. Думаю, дракулы притворяются попросту чёрствыми. Их, наверное, в детстве родители недолюбливали, в школе ботинком в пюре размазывали, посему и прячутся твари в расщелинах, выйти бояться из мглы. Но алчут выйти, искупаться алчут в пылких фонтанах щедрой звезды, ибо надеются хоть сгореть. Костёр для них предпочтительней инея гроба. Любовь же, подарить могущая им тепло, недоступна, незрима, несбыточна.

Продолжим. Папа коснулся почти ночника, почти сорвал одежды стекла, как обратился к чернильному пятнышку, угрожающему свечение сдуть – мне, сжатому голым ежом. Увидел врага он, соперника, укравшего ценность, не сына,

дрожащего страхом, ищущего защиту. Лишь врага, оккупанта, тирана, коего казнить – услужить. А когда отец взглядом листы исчерченные к столу пригвоздил, жуткое произошло. Представьте, господин, дракона, лишившегося ложа из золота. Змея пламя не может лениво в желудке лежать. Искры бьются наружу клубами чёрного жирного дыма, прожигают огнём красным, а потом, озверев, мощным цунами хлещут из глотки, сжигая леса, испаряя реки, испепеляя горы. Вот портрет отца в тот миг. Уставился на тетрадь, будто на вора, пожирая зрачками её, раздирая на атомы. Расправил резко лезвия обгрызанных, истерзанных когтей, сжал загнанную да, клянусь, заглотил. Я понял. Моя очередь. Он поднял мой тощий скелет, сжал горло дубами, обрушил об книжную полку, почти раздробив позвоночник, и прорычал тихо так, угрожающе, медведю-предупредителю подобно: "Иди работай, сынок", – причём слово "сынок" поярче выдавил, издевательски.

– И в итоге? – скучающе хуанди бросил, усунувшись в записи.

– В итоге ноль. – расстроено буркнул я, обиженный очень равнодушием. – Убрёл во тьму. Загадочный зверь.

– История – не сказка, – отрезал государь, изучая потолок. – Вам тогда исполнилось лет…?

– Эм, лет десять.

Док Фэн прочирикал ручкой.

– Вы не нервничайте. Отцы по природе одинаковы. Не интересуйтесь ответом. Сам не понимаю.

– Ещё помните?

– Помню… О Боже,– схватил я голову, почувствовав необъяснимое тиканье часов.

– Вызвать санитаров? – полуспросил-полупроканстатировал вяло правитель.

– Нет. В ушах зазвенело. Сколько мне лет?

– Судя по найденным документам, сорок.

– Сорок?! – вскрикнул я. – Несуразица! Уверены, сир? Там ошибка? Нечёткая надпись? Шутка? Поглядите, не тридцать три?

– Уверен.

– Стойте, стойте, стойте! "Найденным?"

– Не волнуйтесь. Будете вести себя хорошо, принимать лекарства, скоро узнаете, зачем сюда попали.

– Куда сюда?

Внезапно смекнул я, что нахожусь в странном кубе. До пробуждения же игнорировать получалось любую деталь обстановки. Не каждый день является к тебе царствующая аристократия.