Идиот

– Вы не отвечаете мне? Вы, может быть, думаете, что я вас очень люблю? – прибавил вдруг Ипполит, точно сорвал.

– Нет, не думаю. Я знаю, что вы меня не любите.

– Как! Даже после вчерашнего? Вчера я был искренен с вами?

– Я и вчера знал, что вы меня не любите.

– То есть, потому что я вам завидую, завидую? Вы всегда это думали и думаете теперь, но… но зачем я говорю вам об этом? Я хочу выпить еще шампанского; налейте мне, Келлер.

– Вам нельзя больше пить, Ипполит, я вам не дам…

И князь отодвинул от него бокал.

– И впрямь… – согласился он тотчас же, как бы задумываясь, – пожалуй, еще скажут… да черт ли мне в том, что они скажут! Не правда ли, не правда ли? Пускай их потом говорят, так ли, князь? И какое нам всем до того дело, что будет потом!.. Я, впрочем, спросонья. Какой я ужасный сон видел, теперь только припомнил… Я вам не желаю таких снов, князь, хоть я вас действительно, может быть, не люблю. Впрочем, если не любишь человека, зачем ему дурного желать, не правда ли? Что это я всё спрашиваю; всё-то я спрашиваю! Дайте мне вашу руку; я вам крепко пожму ее, вот так… Вы, однако ж, протянули мне руку? Стало быть, знаете, что я вам искренно ее пожимаю?.. Пожалуй, я не буду больше пить. Который час? Впрочем, не надо, я знаю который час. Пришел час! Теперь самое время. Что это, там в углу закуску ставят? Стало быть, этот стол свободен? Прекрасно! Господа, я… однако все эти господа и не слушают… я намерен прочесть одну статью, князь; закуска, конечно, интереснее, но…

И вдруг совершенно неожиданно он вытащил из своего верхнего бокового кармана большой, канцелярского размера пакет, запечатанный большою красною печатью. Он положил его на стол пред собой.

Эта неожиданность произвела эффект в не готовом к тому, или, лучше сказать, в готовом, но не к тому, обществе. Евгений Павлович даже привскочил на своем стуле; Ганя быстро придвинулся к столу; Рогожин тоже, но с какою-то брюзгливою досадой, как бы понимая, в чем дело. Случившийся вблизи Лебедев подошел с любопытными глазками и смотрел на пакет, стараясь угадать, в чем дело.

– Что это у вас? – спросил с беспокойством князь.

– С первым краешком солнца я улягусь, князь, я сказал; честное слово: увидите! – вскричал Ипполит. – Но… но… неужели вы думаете, что я не в состоянии распечатать этот пакет? – прибавил он, с каким-то вызовом обводя всех кругом глазами и как будто обращаясь ко всем безразлично. Князь заметил, что он весь дрожал.

– Мы никто этого и не думаем, – ответил князь за всех, – и почему вы думаете, что у кого-нибудь есть такая мысль, и что… что у вас за странная идея читать? Что у вас тут такое, Ипполит?

– Что тут такое? Что с ним опять приключилось? – спрашивали кругом. Все подходили, иные еще закусывая; пакет с красною печатью всех притягивал, точно магнит.

– Это я сам вчера написал, сейчас после того, как дал вам слово, что приеду к вам жить, князь. Я писал это вчера весь день, потом ночь и кончил сегодня утром; ночью под утро я видел сон…

– Не лучше ли завтра? – робко перебил князь.

– Завтра «времени больше не будет»! – истерически усмехнулся Ипполит. – Впрочем, не беспокойтесь, я прочту в сорок минут, ну – в час… И видите, как все интересуются; все подошли; все на мою печать смотрят, и ведь не запечатай я статью в пакет, не было бы никакого эффекта! Ха-ха! Вот что она значит, таинственность! Распечатывать или нет, господа? – крикнул он, смеясь своим странным смехом и сверкая глазами. – Тайна! Тайна! А помните, князь, кто провозгласил, что «времени больше не будет»? Это провозглашает огромный и могучий ангел в Апокалипсисе.

– Лучше не читать! – воскликнул вдруг Евгений Павлович, но с таким нежданным в нем видом беспокойства, что многим показалось это странным.

– Не читайте! – крикнул и князь, положив на пакет руку.

– Какое чтение? теперь закуска, – заметил кто-то.

– Статья? В журнал, что ли? – осведомился другой.

– Может, скучно? – прибавил третий.

– Да что тут такое? – осведомлялись остальные. Но пугливый жест князя точно испугал и самого Ипполита.

– Так… не читать? – прошептал он ему как-то опасливо, с кривившеюся улыбкой на посиневших губах, – не читать? – пробормотал он, обводя взглядом всю публику, все глаза и лица, и как будто цепляясь опять за всех с прежнею, точно набрасывающеюся на всех экспансивностью, – вы… боитесь? – повернулся он опять к князю.

– Чего? – спросил тот, всё более и более изменяясь.

– Есть у кого-нибудь двугривенный, двадцать копеек? – вскочил вдруг Ипполит со стула, точно его сдернули, – какая-нибудь монетка?

– Вот! – подал тотчас же Лебедев; у него мелькнула мысль, что больной Ипполит помешался.

– Вера Лукьяновна! – торопливо пригласил Ипполит, – возьмите, бросьте на стол: орел или решетка? Орел – так читать!

Вера испуганно посмотрела на монетку, на Ипполита, потом на отца и как-то неловко, закинув кверху голову, как бы в том убеждении, что уж ей самой не надо смотреть на монетку, бросила ее на стол. Выпал орел.