Идиотам просьба не беспокоиться

В конце концов деньги – сильнодействующее успокоительное. Деньги по крайней мере дают обособленность. Независимость. Джим представил себе Хьюго на пенсии: как он ест в дорогих ресторанах, ворчит на плохое обслуживание, как его пользуют самые лучшие доктора, как он каждое утро проверяет процентные ставки по своим сбережениям, охотится на распродажах, чтобы купить вино подешевле, вкладывает скромные суммы в культурные проекты, предметы искусства или антиквариат, чтобы было о чем поговорить на вечеринках. Джим знал, что лет через тридцать – если он доживет – он будет толкаться в какой-нибудь букмекерской конторе, пытаясь поймать удачу, будет читать газеты в публичных библиотеках, чтобы сэкономить наличность и посидеть в тепле. Впереди маячила такая беспросветная чернота, что ему просто не оставалось ничего другого, как только прибегнуть к одной детской хитрости: сделать вид, что ее там нет, черноты.

Почему бы им не устроить оргию в бассейне? Тогда хотя бы можно будет сказать, что жизнь прожита не зря.

Джим внес свой вклад в приготовление ужина: оттащил ножи и вилки на стол в саду и убедился, что стульев хватает на всех. Дерек молча встал у плиты на кухне, действуя девушкам на нервы. Катерина с Елизаветой и он поглядывали друг на друга с нескрываемой неприязнью, пока он демонстративно варил себе яйца и намешивал некое подобие соуса карри. Потом Дерек разложил маленький столик для пикников в непосредственной близости от большого стола, принес себе вилку с ножом и салфетку и уселся за ужин, спиной ко всем остальным, со скучающим видом разглядывая цветочки, как будто он был совсем один. На закуску у них были креветки под майонезом, потом – сочная телячья печень с кусочками хрустящего бекона и вкуснейший салат из фиалок. А Дерек так и кушал свои яйца вкрутую в гордом одиночестве за отдельным столом.

Было приятно осознавать, что никто не страдает от того, что Дерек от них отделился, так же было приятно видеть, что Елизавета вливает в себя пиво бутылка за бутылкой; каждый мужчина хочет, чтобы женщины ложились с ним в постель исключительно за счет его неотразимого обаяния, но Джим был реалистом и понимал, что под воздействием пивных паров его привлекательность в глазах Елизаветы только повысится. Разомлевший от вкусной еды и приятной погоды Джим развлекал себя тем, что пытался решить, в какой позе они с Елизаветой займутся любовью – он выбирал что-то одно, потому что не думал, что его хватит на большее, чем один раз по-быстрому, – и погруженный в заманчивые размышления, подавился беконом. То есть сначала еще не подавился, просто кусок встал так, что мог пройти дальше, как надо, а мог и упасть в дыхательное горло.

Надо было сразу хлебнуть воды, но Джим решил подождать пару секунд в надежде, что бекон пройдет куда надо, но он, конечно же, попал не в то горло. Джим попытался вдохнуть и не смог. Он задыхался по-настоящему.

Ральф уже снова надрался в хлам. Девушки смеялись. До Джима дошло, что самое лучшее, что с ним может случиться, это что он себя выставит на посмешище; либо выкашляет обслюнявленный кусок бекона прямо в лицо Елизавете, либо свалится под стол, дрыгая ногами и постепенно синея мордой. А самое худшее – это смерть. Его охватил панический страх, что тоже не очень способствовало ясности мыслей.

Перед глазами все поплыло. А Джим не мог даже как следует кашлянуть. Елизавета первая сообразила, что с ним происходит что-то не то.

– Джим, с тобой все нормально?

Он помотал головой и вскочил на ноги, чтобы сделать хоть что-нибудь в плане борьбы за выживание. Он сумел выдавить из себя слабый хрип, но воздух лишь выходил. Вдохнуть он не мог. Мысли Хьюго явственно читались у него на лице: так вот как выглядит человек, когда он задыхается до смерти.

Джим уже ничего не видел, перед глазами встала черная пелена, а голоса остальных доносились как будто откуда-то издалека, он даже не разбирал слов.

Он смутно осознавал, что кто-то обхватил его сзади, сцепив руки на животе. Потом его резко подняли вверх, оторвав от земли, как на уроке физкультуры в школе. Кусок бекона, застрявший в горле, вернулся в рот – снова обычная пища, а не смертоносный кляп, – и Джим вдохнул воздух с таким наслаждением, какого он не испытывал в жизни.

И еще он осознал, что Дерек вернулся за свой одинокий столик и продолжил свою одинокую трапезу в виде вареных яиц под соусом карри.

В довершение к усталости, невезению и отчаянию теперь он еще и выставил себя в жалком виде; он снова вдохнул и вытер слезы. Он еще долго не решался поднять глаза на девушек и внутренне смирился с тем, что ему снова придется спать на диване. Хотя подавиться куском бекона мог каждый – даже опытный кулачный боец или бесстрашный наемник, – ему было ужасно стыдно. Как будто подавившись прилюдно он показал, что он никакой не мужчина.