Идол прошедшего времени

И тот, вздохнув, отправился разговаривать с археологом.

Корридов одиноко сидел под тентом за обеденным столом и был занят склеиванием очередного горшка. Перед ним лежала груда вымытых и высушенных глиняных черепков. Вид у него был сосредоточенный и на удивление для сложившейся безумной ситуации отстраненный… Если не сказать больше — безмятежный.

Корридов подбирал, соединяя края, свои черепки, то бишь фрагменты керамики, как дети подбирают детали конструктора. Склеивал их…

Это были его любимые игрушки.

«Счастливый человек! — подумал Кленский. — Каждый по-своему спасается от странностей и ужасов обычной жизни… Арсений Павлович спасается, видимо, так».

— Садитесь, Владислав Сергеевич… — пригласил Корридов журналиста.

Кленский присел рядом на скамью.

— Странная керамика идет сейчас на раскопе… — заметил Корридов.

— Странная?

— Угу… Вот мы начинали копать, и я был уверен: это дьяковцы. Их культура хорошо описана. Однако, Кленский, сетчатой керамики — горшков, покрытых сеткой линий, которые характерны именно для дьяковцев, — кот наплакал! Есть только лишь сверху — в самых поздних слоях. А дальше, ниже, непонятно что!

— Непонятно что?

— Вроде бы чувствуется какое-то влияние скифов. Медная пряжка, что недавно нашли, в характерном для них «зверином стиле» выполнена. Украшена переплетением звериных тел…

— Но ведь дьяковцы к скифам никакого отношения не имеют?

— Вот именно. Да это и не скифы, конечно!

— А кто?

Корридов только молча покачал головой.

— А правда, будто ваш друг археолог Салтыков считал, что Мширское городище принадлежит какой-то особой культуре? Культуре, еще неизвестной археологам?

Корридов как-то неопределенно хмыкнул.

— Думаете, Салтыков был прав? — настаивал Кленский.

Корридов молчал.

— Что вы все-таки об этом думаете, Арсений Павлович?

— Не торопите меня с выводами… — наконец произнес тот. — Я и так уже нервничаю.

— Нервничаете?

— Если честно, первый раз со мной такое…

— Какое?

— Да дрожь нервная прямо бьет.

— Дрожь?

Журналист с удивлением смотрел на необычно взволнованного бородача Корридова и ясно понимал, что даже заводить с ним разговор об отъезде было сейчас бесполезно.

Арсений Павлович «нервничал»! Но он нервничал не из-за трупа Яши Нейланда. Он волновался из-за керамики: из-за того, что на глиняных черепках не оказалось ожидаемых полосок, характерных для дьяковцев.

Что Арсению Павловичу труп рядом с раскопом! На самом раскопе тоже была интрига. И эта археологическая интрига была для Корридова очень важна…

Картина, которая разворачивалась перед Корридовым по мере того, как снимался слой за слоем, захватывала археолога. Причем гораздо больше, чем происходящее в реальном времени.

Яшин труп и его тайна меркли в глазах Корридова рядом с этой археологической интригой… И бессмысленно было уговаривать Арсения Павловича уехать.

Но журналист все-таки завел этот разговор.

Увы…

Покидать городище Корридов, конечно, наотрез отказался.

— Не желает Арсений Павлович уезжать отсюда! — пожаловался Кленский, вернувшись к Китаевой.

— Я так и думала, — как должное приняла это сообщение Вера Максимовна.

— Очевидно, нам всем надо собраться и обсудить наше положение. Кто хочет, пусть уезжает, а кто…

— Пожалуй, вы правы.

— Однако я все-таки прежде бы искупался… — вздохнул Кленский. — С вашего позволения!..

Над водой кружили сотнями миниатюрные голубые стрекозы. Перламутровый голубой блеск и вибрация воздуха… Стрекозки были такие прозрачные, что казалось, будет дрожит воздух, усиливая ощущение зыбкости и ненадежности окружающего мира.

Этот мир был прекрасен, но совсем рядом находился труп.

Что, как ни странно, только подчеркивало окружающую красоту и делало удовольствие от нее острее…

На обратном, после купания, пути Владислав Сергеевич остановился возле раскопа.

На выровненной поверхности лежало несколько желтых листьев… Словно прилетели они, несколько «опередив события», с известием об осени.

И это было, кажется, так… Едва заметная прохлада появилась вдруг с сегодняшнего дня в воде, воздухе. В просвете между ветками повис блеск паутины.

Кленский всегда очень тонко чувствовал такие перемены, этот почти неуловимый переход от лета к осени…

В этом постоянном, нерезком день ото дня угасании была своя неуловимая прелесть.

Владиславу Сергеевичу всегда хотелось проститься с летом постепенно, пожить среди «дикой природы» недельку-другую — и уехать, прежде чем погода испортится окончательно.

Но как остаться? Жизнь со вчерашнего дня наполнилась каким-то странным бредом и тяжестью. Яшу было жаль… Но тратить время на труп не хотелось… Совсем нет!

И Кленский твердо решил уехать. Следующим же утром.

Однако соображение: не могу бросить экспедицию в опасности и сбежать — все же кое-что для него значило.

Кленский стоял, задумавшись, опустив голову, и вдруг услышал какой-то шорох.

Он поднял голову… И снова увидел ее. Глаза цвета ивовых листьев. Зеленых, как листва над речкой Мутенкой.

Опять эта девушка…

Эта потрясающей красоты девушка.

Она стояла почти рядом, в нескольких шагах от него.