Иду на перехват

- Два, - ответил я.

- Холостых?

- Нет, со стрельбой.

- А холостых?

- Холостых у нас никто не делал.

- А теперь скажи, сколько ты сделал? - в упор глянул на Кочеткова Юрка.

- Столько, сколько и ты. - Кочетков, как всегда, был невозмутим. Мишени надо было посмотреть!

- А им не надо? - Лаптева злила его невозмутимость.

- Так кто ж им не велел?

- Совесть... и сознание, что они учатся воевать, а не оценками козырять. Из нас никто не стал делать противозенитный маневр, а они делали. Все до одного!

- Знаешь, что я тебе скажу, - возразил Кочетков. - В современной боевой обстановке против самонаводящихся ракет этот маневр что мертвому припарка.

- Тогда зачем вообще учиться стрелять, летать? Все равно от нас толку не будет, так, по-твоему?

- Ты недалек от истины, - согласился Кочетков. - По-моему, самолеты в современной войне - неэффективное оружие...

- Точно! - Юрка отбросил гитару, встал. Лицо его было багровым. Неэффективное. С такими летчиками, как ты. Пойдем, Борис, поужинаем. А то Петух не такие еще песни начнет кукарекать.

Мы шли молча, погруженные в свои думы, не глядя друг на друга, будто во всем виноваты сами. Откровение Кочеткова было для меня большой неожиданностью. Как мог такое позволить Макелян, командир лучшей эскадрильи! А может, прав Кочетков, что время авиации отходит и самолеты станут скоро музейными реликвиями? Ракеты летают быстрее и выше, удары их мощнее. Но разве можно решить ракетами все те задачи, которые выполняет авиация? Конечно, нет. Взять хотя бы разведку вражеских объектов, переброску войск. Нельзя ракетой отыскать малоразмерную цель и тут же поразить ее. А может быть, уже что-то изобретено? Ведь техника ныне развивается такими темпами, что о новинках мы узнаем спустя несколько лет. Что мы знали в школе о счетно-вычислительных кибернетических машинах? А они уже были изобретены. Машины считают, машины прогнозируют, машины решают. Машины, машины, машины... Насколько они облегчают труд человека и насколько усложняют жизнь! Новая техника - новые проблемы...

На пути в столовую нам повстречалась Дуся - нарумяненная морозом, на ресницах и выбившихся из-под пухового платка волосах - иней. Она несла сумку с продуктами.

- А Геннадий где? - с напускной суровостью спросил Юрка, и его глаза, минуту назад злые, засветились лаской.

- У Гены столько работы!.. - заступнически сказала Дуся. - Отдохнул с часик после полетов и за книги. Завтра, говорит, новую тему проходить будут.

- Ах, варвар, ах, троглодит! Так эксплуатировать жену! - Юрка забрал у Дуси сумку. - Ну-ка идемте я поговорю с ним как мужчина с мужчиной.

Дуся смущенно улыбалась, не понимая, шутит Юрка или серьезно готовится устроить Геннадию головомойку за невнимание к ней.

- Он ни при чем, - продолжала она оправдывать мужа. - Это я сама пошла в магазин, чтобы не мешать ему. Понемногу, понемногу и вот целую сумку всякой всячины накупила. И зачем столько, сама не знаю. Мне одной этих продуктов на месяц хватит. Хорошо, что зима, есть где хранить, не испортятся.

Дуся охотно делилась с нами своими заботами, как с близкими подругами, с которыми год не виделась: чувствовалось, что она изрядно наскучалась, сидя одна дома, и рада поговорить с любым знакомым.

Я слушал ее, и в груди моей рождалось какое-то непонятное, необъяснимое чувство. Мне почему-то становилось жаль Дусю, хотя жалеть ее, собственно, причин не было. Геннадий - заботливый муж, хороший семьянин, и Дусю он любил. Я знал, как произошло их знакомство и женитьба. Геннадий во время последнего отпуска гостил в соседнем селе у старшего брата, тот и познакомил их. Восемнадцатилетняя черноглазая девчушка с первого взгляда покорила Геннадия. Незадолго до отъезда в часть он сделал ей предложение. Дуся, как рассказывал потом Геннадий, ничего конкретно ему не ответила, сказала: "Как батя".

Батя - властолюбивый, суровый старик, державший свою большую семью в беспрекословном повиновении, выслушал лейтенанта с гордо поднятой головой, как генерал во время чествования по случаю блестящей победы, и сказал с достоинством:

- Дуська - дивчина гарна. Шестеро их у меня, а она самая послушная и работящая. Да и ты, слыхал, хлопец добрый. Хай буде так, як вы порешили.

Что Дуся работящая, мы заметили уже давно: руки у нее широкие и сильные, как у мужчины, с загрубевшей от постоянного труда кожей. Она, как и Геннадий, с ранних лет познала почем фунт лиха. Но если Геннадия это сделало сильным и волевым, то ее - послушной, покладистой и безвольной. Целыми днями она сидит дома, пока муж на службе (знакомств водить он ей не разрешает, боясь дурного влияния некоторых легкомысленных особ), а вечером он посылает ее вместо прогулки по магазинам, а сам садится за учебники и газеты. И Дуся не только не возмущается своим заточением, она даже оправдывает Геннадия, хотя по тону ее и вот по этой сумке, нагруженной покупками, сделанными не из-за необходимости, а только из-за того, чтобы что-то делать, растянуть время пребывания на воле, видно, что счастье ее призрачное