Иду на вы (СИ)

-Испробовать можно, да здесь, в лесу, несподручно. Вот справим княжее посольство, на обратном пути в степи испробуем. А то, можно и у хана. Но гляди, томары насмерть не убьют, а шишек наставят. Да, и батыры печенежские над тобою, увальнем, потешаться станут. Стерпишь ли?

-Стерплю,-кивнул Живко.- А, аркан-петлю свою метать выучишь?

- Экий ты скорый!- хазарин оскалился кривыми зубами.- Как корова.

-Отчего ж, как корова-то?

-Так ведь и та всё враз делает. С одного конца траву щиплет, а с другого тут же лепёшки кладёт.

Живко, обидевшись, смолчал и вновь крутанувшись, уселся на лошади, как и престало, ликом вперёд. Однако ж, обижался да молча ехал не долго.

- Дядька Ильфат, слышь-ка!- позвал он не оборачиваясь.

- Ну, чего тебе?- откликнулся хазарин.

-Я сколь ни пытался как ты на лошади усидеть, а не могу - проеду немного и ног уже не чую. А ты скоро ль этак скакать выучился?

- Не помню.

- Как так?- удивился Живко.

Ильфат с ответом чуть помедлил, будто обдумывая что-то.

- Ты, вот, помнишь ли как ходить стал?

- Не-а,- Живко мотнул нестрижеными вихрами.- Больно мал был.

- А как на коня сел? - допытывался Ильфат.

- Это помню. Мне в ту пору пятое лето пошло.

- Ну, а я наоборот. Прежде на коня сел, а с него уж на землю слез. У нас отец мальца на лошадь садит прежде чем тот ходить выучится.

Живко смолчал, лишь покачал головою. Слыхал он о таком степном обычае, не брехал хазарин. А коли так, то выходит, сколь ни трудись, всё одно верхом степняка не обскачешь...

Но, до чего же чудной народ - хазары! Мало что языков да племён переплелось у них как волосьев у девки в косе, так ещё и разным Богам молятся. Кто арапскому, как Ильфат, кто греческому, а кто и вовсе, грозному иудейскому. Всяк своему, и всяк верит, будто его Бог единый только и есть, а прочих нету. Чудно! Как Богу одному-то со всем управиться? Князь, вон, сколь бы ни был велемудрым, а все одно, без старейшин да знатных людей, без тиунов да воевод, своим лишь умом обойтись не в силах. Оно, конечно, князь - не Бог, так ведь и княжество - не вся Явь.

Эх, да что - хазары! Много дивных племён. Вот, хоть бы, те же арапы. Письмена свои они чертят... задом наперёд. И, уж так у них выходит ладно да затейливо, что не ведая, решишь - не письмена это вовсе, а узор небывалый.

Три лета минуло, как Живко пришёл впервые с торговым обозом купца Годима в хазарский град Саркел. Там на базаре, в арапских рядах увидал он помост, а на том помосте деву красы допреж им невиданной. Ликом бела, словно лебедь, а волосы воронова крыла черней. На руках да босых ногах множество браслетов медных, а одета скудно: в широкие порты да рубаху куцую - пузо видать. Однако ж, одежды те из бесценных шелков шиты, столь тонких, что кажется, будто дева и не одета вовсе, а туманом утренним окутана. Живко, как увидал такую красу, решил - княгиня арапская. Подивился ещё, отчего ни арапы, ни прочий базарный люд ей по чести княжеской не кланяются. Однако, как начала дева плясать на том помосте, браслетами, словно бубенцами звеня, подумал: нет, не княгиня, но ведунья, либо чародейка. От пляски-то её Живко ни рук, ни ног не чуял, да и слова вымолвить не мог.

Годимовы люди долго над ним потешались. Эка выдумал - княгиня! Ни княгиню, ни простую арапчанку вовек не увидать. Им мужами арапскими лики свои казать настрого не велено, и те во все дни живота своего от чужих взоров хоронятся. А, за княгиню недоросль по неведению невольницу принял. Её, коли серебра вдосталь, купить можно хоть насовсем, а хоть на ночь.

Обидно тогда стало Живко - как же этакое диво и купить, словно кобылу?! А, годимовы знай зубоскалят - кобыла-то, поди, подороже станет...

Живко в то лето едва тринадцатую свою весну встретил. С той поры трижды бывал он в Хазарии и там, наглядевшись всякого, теперь уже увальнем дремучим не казался. Не плевался он боле, отведав маслянистых да солоноватых на вкус греческих ягод. И, степных коней - верблюдов ныне уж не страшился. Те, даром что ростом велики, а спиною горбаты и ревут зычно, однако норовом-то кротки.

И всё-таки, не угасло в древлянском отроке любопытство. Диковины чужеземные, обычаи да уклад иных племён манили его ныне пуще прежнего.

Всякому мальцу о бранной славе мечтается. Всяк себя ратником мнит. У одного из сотни в зрелости мечты сбываются. Прочие же, обыкновенно, отцовым промыслом живут. Живко, сколь помнил себя, дружиною княжей не прельщался, но грезил о землях дальних, неведомых.

И отец его, и дед бортничали. Дед, правда встретил свою погибель на ратном поле, уйдя в древлянском ополчении с Вещим Олегом на Царьград. Отец же, сгинул в лесу - подался зимою белку промышлять, да и не вернулся. Охотники искали его, а не найдя, по приметам дознались, что задрал Вольгу-бортника шатун лютый. Медведя того после выследили да убили, покуда больших бед не натворил. Этак не редко бывает. Люди лесом кормятся, но и лес берёт с людей дань. Животами их.