Идущие сквозь миры

— Надо же! Кому нужен язык этого заурядного островка? Ничего из себя не представляют, вон, даже от ирландцев им досталось, а туда же! У них даже поэзии нормальной нет — только и темы, что драки да пьянство. Один Шекспир чего стоит! А этот их ужасный футбол?! Кстати, я на днях очень удивилась: оказывается, во Франции — нет, ты подумай, во Франции! — появилась своя футбольная команда!

Последние слова заставили меня расхохотаться. Невольно припомнилось, как в тот год, когда я покинул свой мир, французы раскатали нашу сборную на чемпионате мира со счетом восемь-один.

— Вот именно — смех и только! Франция, с ее великой утонченной культурой, и футбол! Надеюсь, долго это не продлится, иначе я буду плохо думать о французах. На месте их королевы я бы эту игру запретила! Под страхом публичной порки, вот так!.. Кстати, ты не забыл? Мы же собирались съездить в город! — Сообщив это, супруга поспешила меня покинуть.

Я начал просматривать сегодняшнюю почту. Первую дюжину писем составляли уже упоминавшиеся моей женой всевозможные проклятья по поводу зверской расправы над Лаяной и требования воскресить ее, хотя бы с помощью самого Адримана.

В послании со штампом Вышневолоцкого университета какой-то профессор упрекал меня, что в своих фильмах я проповедую антинаучную гипотезу о существовании Атлантиды, тем самым вводя в заблуждение юные неокрепшие умы.

Было довольно трогательное письмо с Аляски, от клуба (здесь говорили — товарищества) поклонниц женских персонажей моих фильмов. Они занимались стрельбой из лука, конным спортом, фехтованием, разнообразными единоборствами, а самые храбрые даже летали на планерах (в «Багряной скале» Лаяна с Лайли и Мраком бежали из крепости злого чародея на самодельном дельтаплане). К письму было приложено цветное фото членов клуба, которое я предпочел побыстрее спрятать в ящик стола. С учетом того, что почти половина девчат была одета в костюмы, скопированные с одеяний их любимых героинь, вряд ли фотография вызвала бы восторг у Марите.

Что делать — моя жена хотя талантливая и добрая, но капризная и взбалмошная особа, к тому же не ревнующая меня разве что к одним только соснам, окружающим наш дом.

Таких писем я получаю много и, наверное, еще больше получу. Все-таки, как ни крути, а я успел уже давно стать знаменитостью. Не звездой, конечно, — тут мне далеко до жены.

Но фильмы по моим сценариям как-никак показывают, и деньги за это хоть и не такие большие, как хотелось бы, а капают.

Как все-таки странно: в своей жизни, в детстве да и позже, я кем только не мечтал стать — летчиком, космонавтом, великим изобретателем, гонщиком, знаменитым джазменом. Но никогда — торговцем, моряком или киношником. Но именно это осуществилось.

Да, с моей биографией поневоле сделаешься философом!

Я отодвинул декоративную панель на стене над столом — наивную защиту от воров — и занялся спрятанным за ней сейфом. Это вошло у меня в привычку — проверять его содержимое регулярно, и на то была причина".

Вставив ключ в третью по счету скважину — две другие намертво блокировали замок — и набрав код из букв и цифр, я открыл сейф.

На верхней полочке лежал шестнадцатизарядный «Арктуро» с клеймом Миланской оружейной фабрики — медвежьей головой. Он полагался мне как судовладельцу. На нижней лежала нетолстая пачка денег, папка с документами (бумаги на дом и договоры со студиями), коробка малокалиберных патронов для «Ласки» — крошечного дамского револьверчика (в последнее время Мария завела привычку всюду таскать его с собой). Тут же стояла шкатулка с украшениями. Не самыми дорогими — те хранились в нашем банковском сейфе.

Но не золотые цацки, которых за прошедшие годы через мои руки прошло немало, и тем более не оружие интересовало меня.

Там, среди запонок и цепочек, лежал темный золотистый кристалл, заключенный в строгую стальную оправу. Вытащив его, я осторожно сжал его в ладони и закрыл глаза. Ничего не произошло. Выждав минуту, я положил его обратно.

Помню, как-то мы тоже собирались на очередной светский прием, и я застал жену перед зеркалом, примеряющей Застывшее Пламя. Я еле удержался, чтобы не кинуться к ней и не отобрать бесценный камень, но в последний момент сдержал себя: не хватало еще привлечь ее внимание к этому и без того странному украшению. Весь прием я сидел как на иголках, боясь, как бы она, не дай бог, не потеряла его или как бы он не ожил в ее руках. К счастью, все обошлось, и больше моя жена его не надевала. Должно быть, слишком скромное украшение ей не понравилось.

После этого случая я вновь подумал о том, что кристалл надо спрятать понадежнее, но опять ощутил странную, иррациональную боязнь расстаться с талисманом Древнейших надолго. Словно бы это грозило мне чем-то страшным.

Хотя что такого особенно страшного могло грозить мне здесь, в этом мире?

Тут все было как будто похоже на мир, где я родился. И одновременно почти все было другим.

Корабельный штурман назывался пилотом, а летчик — штурманом (самолеты тут изобрели в Голландии).