Иерусалим

   — Разумеется. Но я говорю серьёзно. Я не хочу, чтобы дальше так продолжалось. Я люблю тебя, Стефан. С последней нашей встречи я всё время думал о тебе. Я проявил чудеса изобретательности, чтобы вернуться в Иерусалим и увидеться с тобой. Я хочу, чтобы ты поехал со мной. Чтобы ты остался со мной в Дамаске, насовсем.

Стефан слушал с неподвижным лицом:

   — Или?..

   — Или между нами всё кончено.

Мгновение Стефан молчал и не шевелился, но потом овладел собой. Соскользнув с кровати, он нагнулся за одеждой.

   — Куда ты? — спросил Али.

   — Ухожу.

   — Будь ты проклят! — с сердцем сказал Али. — Почему ты так поступаешь со мной?

   — Я? — переспросил Стефан, натягивая штаны. — Я ничего не сделал. То, что я считал шуткой, ты говорил всерьёз. Ты сам всё решил, Али. Прощай.

Он натянул рубаху и вышел.

   — Стефан! — крикнул Али.

Ответа не было. Приоткрытая дверь покачивалась на петлях. За ней был виден сад. Стефан, видимо, направился к стене на задах дворца. Али уронил голову на постель и плотно закрыл глаза.

После вечерни в трапезной накрывали к ужину. По звону колоколов рыцари гуськом вошли в зал и, выстроившись вдоль стен, со склонёнными головами выслушали слова священника, восхвалявшего Господа. Колокол прозвенел снова, рыцари разом расселись на скамьях, и внесли еду.

Раннульф сидел на краю среднего стола, слева от него — Медведь, слева от Медведя — Фелкс, но между ними было пустое место.

   — Где Мыш? — спросил Медведь и потянулся через стол к корзинке с хлебом.

По трапезной разносились топот и говор. У рыцарей в обычае было развлекаться во время трапез, заставляя кого-нибудь из послушников читать вслух псалмы, и сейчас один такой юнец вскарабкался на табурет посреди зала и завёл неуверенным голосом:

   — При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе...

   — Вот мямля, — пробормотал Фелкс.

   — Так где же Мыш?

   — Не здесь, — сказал Раннульф.

Послушник, торчавший на табурете, спотыкаясь, брёл через псалом; он забыл слово, и со всех сторон рыцари засвистели и заухали, в послушника полетели огрызки хлеба.

   — Как ты намерен с этим поступить? — спросил Медведь.

   — С чем? — уточнил Раннульф. Слуги внесли блюда с мясом. В нос ему ударила вонь: вот уже много дней из-за голода их кормили испорченным мясом. Он потянулся за хлебом. Подошёл сержант и наполнил его кубок.

   — Если я забуду тебя, Иерусалим, забудь меня де... — Послушник вскинул руки, прикрываясь от неизбежного обстрела. — Забудь меня, десница моя, прилипни... прилипни язык мой к гортани своей...

Медведь утвердил локти на столе.

   — Я спрашиваю — как ты думаешь поступить с Мышом? И с песчаной свиньёй, с которой он трахается в своё удовольствие?

Фелкс пихнул его локтем; Медведь ответил ворчанием.

   — Никак, — сказал Раннульф.

   — Я же тебе говорил, — заметил Фелкс.

   — Дочь Вавилона, опустошительница... э-э...

   — Это мой любимый псалом, — сказал Раннульф, — а он его исковеркал. — Он отломил от ломтя зачерствевший край. — Я не потерплю никаких разговоров против Мыша. Понятно? — Раннульф отвёл руку и метнул чёрствый кусок. Послушник скорчился на табурете, схватившись за голову и оглушительно воя.

   — Блажен, кто возьмёт и разобьёт младенцев твоих о камень! — кое-как выкрикнул он и свалился с табурета. Рыцари ревели, требуя новой жертвы. В дальней двери показался Стефан.

Вид у него был мрачный; он обогнул стол и сел между Раннульфом и Медведем. И закрыл лицо руками. Поверх его склонённой головы Раннульф встретился взглядом с Медведем.

Другой послушник вскарабкался на табурет; у этого достало ума выбрать псалом покороче.

   — Как хорошо и как приятно жить братьям вместе!

   — А мне нравится вот этот псалом, — сказал Фелкс. — Драгоценный елей и всё такое прочее.

Медведь обнял за плечи Мыша. Раннульф откусил хлеба и стал жевать.

ГЛАВА 29

Когда на суке к Стефану подошёл маленький нищий, тот решил поначалу, что мальчишка принёс послание от Али, и сердце у него воспряло.

Он ошибся. Королева хотела видеть его, тайно, с глазу на глаз. Сквозь разочарование пробилась тоненькой ледяной струйкой тревога: это не к добру. Но он ведь сам сказал однажды: «Позови».

Он оглянулся через плечо на караван верблюдов у дома Абу Хамида — там Раннульф, присев на корточки, беседовал с погонщиками. Он сидел спиной к Стефану и не мог видеть разговора с мальчишкой. Стефан повернулся к нищему и кивнул:

   — Передай ей, что я приду.

   — Я делаю это только ради тебя, — сказал Стефан, — И только один раз.

   — Спасибо, Мыш, — сказала Сибилла.

Он отступил, движением руки указав на человека, стоявшего за его спиной.

   — Госпожа моя королева, позволь представить тебе милорда Фарука ад-Дина Али Ибн-Азиза.

Сарацинский принц не двинулся с места, во все глаза глядя на Сибиллу. У него были тонкие черты лица и типичная для курдов светлая кожа.

   — Да дарует Бог тебе мир, королева Иерусалима, — произнёс он на безупречном французском языке.

   — Благодарю, мой лорд, что согласился прийти на эту встречу, — сказала Сибилла. — Я хочу, чтобы ты передал мои послания своему повелителю, султану Салах ад-Дину.

Сарацин смотрел на неё так, словно впервые видел женщину.