Иерусалим: Один город, три религии

Тем временем строительство Второго храма продвигалось еле-еле. О вдохновителе работ, наместнике в Иудее Зоровавеле нет никаких упоминаний с того самого момента, когда он с презрением отверг помощь ам-хаарец. Возможно, мессианские надежды Аггея и Захарии показались опасными властям Персии; вполне вероятно, что царь Дарий, следуя через Иудею в 519 г. до н. э., снял Зоровавеля с должности наместника. Больше ни один потомок Дома Давида не был назначен пеха

в Иудее. Но несмотря на крах мессианской мечты, репатриантам все же удалось достроить Храм. Работы завершилось 23 адара (в марте) 515 г. до н. э. Естественно, Второй храм был воздвигнут на месте Храма Соломона, чтобы обеспечить продолжение священной традиции. В точности воспроизводилась и внутренняя планировка с делением внутреннего помещения на Улам, Хехал и Двир. Храм отделяла от города каменная стена. Двустворчатые ворота вели во внешний храмовый двор, куда выходили двери комнат, устроенных прямо в стене, – различных храмовых служб, кладовых, жилищ священников. Ближе к Храму проходила еще одна стена, за которой находился внутренний храмовый двор. Там располагался главный жертвенник, сложенный из нетесаного белого камня. На сей раз в сионском акрополе не было царского дворца – ведь Иудее, имперской провинции, своего царя не полагалось. Имелось и другое очень важное отличие: Двир пустовал, поскольку Ковчег Завета бесследно исчез. Пустота символизировала непостижимость Яхве, невозможность представить Бога с помощью изобразительных средств, доступных человеку. Но кто-то, наверное, просто не чувствовал присутствия Бога в новом Храме и считал, что невероятные надежды Второисайи не сбылись. Если «слава Господня» действительно вошла в Храм и находилась в Двире, то никто об этом не знал. Господь не явил ее язычникам, и те не потекли толпами в цепях в Иерусалим. Возникало новое ощущение громадной пропасти, отделяющей Яхве от земного мира, и в первые годы Второго Храма сама возможность того, что запредельный Бог мог бы обитать в доме, начинала казаться смехотворной:

Так говорит Господь:небо – престол Мой,

а земля – подножие ног Моих;где же построите вы дом для Меня,

и где место покоя Моего?(Ис 66:1)

Оставалось одно – вопреки всему уповать на то, что Яхве смилостивится и снизойдет до людей.

Однако Яхве теперь смотрел не на богато убранные храмы, как раньше, а на человека – «смиренного и сокрушенного духом» (Ис 66:2). В Первом храме поклонение Богу было шумным, пышным и радостным, во Втором же оно стало более тихим и чинным. Живя в изгнании, будущие репатрианты уверились, что разрушение Иерусалима было наказанием за грехи, и новый культ стал отражением их «сокрушенного сердца и смиренного духа». С особенной ясностью это проявилось в ритуале нового праздника – Йом-Кипура, Судного дня, когда первосвященник символически возлагал все прегрешения народа на козла, которого затем прогоняли в пустыню. В Йом-Кипур, один-единственный раз в году, первосвященник входил в Двир как представитель народа. Мотив искупления четко просматривается и в ритуале повседневных жертвоприношений в храмовом дворе. Люди приводили быков, овец, козлов или приносили голубей – смотря по уровню благосостояния – в качестве «жертвы повинности» или «жертвы за грех». На голову такой жертвы полагалось возложить обе руки, тем посвящая ее Богу, затем ее умерщвляли, разделывали и куски возвращали жертвователю, который мог съесть мясо вместе с родными и друзьями. Общее застолье служило знаком восстановления гармонии с божественной сферой.

Хотя возвращение Яхве на Сион в той форме, в какой его предсказывал Второисайя, так и не состоялось, евреи все равно продолжали мечтать о том великом дне, когда Бог сотворит в Иерусалиме «новое небо и новую землю». Старые надежды оказались живучи и сделали Иерусалим символом вечного спасения – мира, согласия, близости к Богу и возвращения в рай. Новый Иерусалим должен был стать городом, не похожим ни на один другой, таким, где каждый живет долго и счастливо и у каждого есть свой дом. В нем не будет плача, прежние скорби забудутся. И поразятся язычники городу, где царит мир и жизнь такова, какой ей изначально полагалось быть (Ис 65:16–25). Однако раздавались и критические голоса. Пророки говорили о социальных проблемах города и о том, что жители все еще заигрывают с языческими культами (Ис 56:9–12; 65:1–10). Источником беспокойства была появившаяся самоизоляция общины репатриантов: разве Град Божий не должен быть открыт для всех, как сказано у пророка Захарии? Не следует ли ему распахнуть свои двери для иноплеменников, бродяг, евнухов – тех, кого жрецы считают «нечистыми»? Разве Бог Яхве не провозгласил «дом Мой назовется домом молитвы для всех народов»? Однажды он приведет все народы на святую гору Сион и примет от них жертвоприношения (Ис 56:7).