Иешуа, сын человеческий

Все повторилось, как в Индии, когда шел он к Парфии. Теперь тоже не свершить злодейства тайно, а прилюдно не решишься на это. Однако обстановка на сей раз была иная: Иисус хотел пройти через землю Ефремову и через Самарию не проповедуя и не исцеляя, то есть не привлекая к себе особого внимания, дойдя же до Назарета, отдохнуть в отчем доме от дороги, а затем начать вновь и проповедования, и исцеления, постепенно приближаясь к берегам моря Галилейского. Туда должны вернуться и ученики его. Расчет, в общем-то, был верным: все его поклонники сейчас на Иордане, где апостолы крестят уверовавших в него, Иисуса; туда же тянутся страждущие, считая, что и сам проповедник-целитель тоже на Иордане, и не вдруг эти страждущие или желающие послушать Живой Глагол Божий узнают его новый маршрут, а саддукеи и фарисеи, наоборот, будут осведомлены о его пути и придумают что-либо новое для выполнения задуманного ими злодейства.

Чем отличаются саддукеи от брахманов, от жрецов Храма Озириса и Изиды, от волхвов-сарманов? Ничем. Они пойдут на любой шаг для того, чтобы не выпустить пасомых из оков догматов, ими же самими установленных.

Десятиградие Иисус и его спутники миновали без особых осложнений. Не успели, видимо, враги Иисуса определиться, как поступить с ним в дальнейшем, или, вполне возможно, просто не смогли пока что-либо реальное сделать. А вот уже в Вефиле почувствовалась враждебность толпы, которая вышла встречать Иисуса и спутников его перед воротами города. И чтобы не подвергать себя и идущих с ним, особенно Марию и Марфу, опасности, он посчитал лучшим в город не входить, а направиться дальше, до границы с Самарией. Большую же остановку он определил сделать в Силоме.

И это решение, как показало время, было его крупной ошибкой. Останавливаться у самаритян само по себе, по мнению иудеев-законников, великий грех, и та самая искра, из которой вполне можно раздуть костер великой ненависти, да плюс к тому вышло все так, что Иисус дал в руки врагов своих еще большие возможности для поношения его: он исцелил юную самаритянку по слезной просьбе ее матери.

Иисус вполне понимал, что именно сейчас делать это было очень опасно, разве, однако, мог он отказать женщине-матери, молящей за свое дитя? Да и не поняли бы его сторонники и последователи этого отказа, обвинив его в трусости, ибо прежде он исцелял всех: галилеян, самаритян, иудеев, моавитян, аммонитян, идумеев, даже сирийцев, финикийцев, персов, когда те приводили или привозили к нему хворых — отчего же теперь отказался?

И он исцелил, войдя в дом самаритянки, деву и даже потрапезовал с дочерью и матерью.

Разве же он не знал, с какой ненавистью относятся к самаритянам иудеи? Знал. И добровольно шел к опасности. Добровольно бросил врагам еще один вызов и после этого больше не таился. Исцелял и проповедовал в Самарии, как в своей Галилее, с радостью видя, что его слова находят добрую почву, хотя не мог не понимать, как трудно вот так, с первого раза, перестроить духовный мир, если он впитан с молоком матери и освящен вековыми традициями, вековыми устоями. Память предков — величайшая память.

Но нужно же кому-то первому прорваться через косность Живым Словом Божьим?

Большие неприятности начались в Галилее. В Сомане, в Афеке и, что просто огорошило Иисуса, — в Назарете, его родном городе. Его просто не впустили в ворота. Остановила угрожающая толпа фанатиков возгласами:

— Иди к самаритянам!

— Знайся с мытарями!

— Братайся с многобожниками!

Что делать? Напрячь волю и успокоить толпу? Но это не путь для Живого Глагола Божьего. Насильная вера — не твердая вера. И он покорно пошагал от стен родного города, а удалившись на небольшое расстояние, обратился к сопровождавшим его.

— Мой совет вам: возвращайтесь в дома свои. Оставьте меня одного. Я не хочу, чтобы вы подвергали себя опасности. Охота идет за мной, и я стану уповать на Отца своего Небесного.

Различно восприняты были слова эти почитателями: кто-то сразу же согласился возвратиться домой, но кто-то посчитал, что нельзя оставлять без глаза своего проповедника и целителя в час испытания, ибо тогда фарисеи и саддукеи непременно сотворят ему зло. Иисус, однако же, настаивал на том, чтобы его оставили одного. Решила разногласие Мария:

— Я и Марфа останемся с тобой. Кто кроме нас омоет твои натрудившиеся за день ноги. Только мы. Вместе со слугами твоими.

— Мы тоже не покинем тебя, Иисус, — заявили родственники Лазаря. — Остальные как хотят.

— Принимаю условие, — наконец согласился Иисус, — но пусть останется вас не больше десяти. Кто из вас, определите сами.

Береговые города тоже встречали Иисуса враждебно. Семейные ессеи не отказывали в крове, но Иисус понимал, насколько это им не безопасно, и он у них старался не задерживаться. Лишь в семьях рыбаков, владеющих тонями и потому имеющих дома свои у этих тоней, он мог останавливаться безбоязненно, что навредит хозяевам; но разве мог он, проповедник, довольствоваться житьем, прячась от людей? Конечно же, нет.