Иезуит

У ворот монастыря Святого Доминика собралась толпа. Предстоял суд над еретиком. Святые отцы-инквизиторы доминиканского ордена под председательством его эминенции кардинала Санта Северина спешили из своих келий в громадный зал со сводами, где назначено было экстраординарное заседание святой инквизиции. Процесс, который должен был слушаться трибуналом, уже обстоятельно обследован на предварительном следствии. Кардинал Санта Северина как уполномоченный от святого престола должен был санкционировать все собранное на предварительном следствии, допросить преступника, а также и утвердить приговор судей. При появлении председателя все судьи встали со своих мест и поклонились ему в пояс. Кардинал занял председательское кресло, объявил заседание открытым и отдал приказание ввести подсудимого. Вскоре вошел Франциск Барламакки, закованный в цепи. Он уже не был более тем пламенным юношей, каким мы его видели в монастыре Монсеррато, среди рыцарей храма. В его густых волосах пробивалась седина, на челе лежала глубокая дума, спокойное лицо выражало величие и беспредельную доброту. Кардинал Санта Северина посмотрел пристально, и легкий румянец покрыл щеки его эминенции. Секретарь-доминиканец, с бесстрастной физиономией, настоящий тип инквизитора, приступил к допросу.

– Кто вы такой? – спрашивал доминиканец.

– Франциск Барламакки из Лукки, – отвечал подсудимый.

– Известно ли вам, в чем вы обвиняетесь?

– Не совсем, я бы просил ваше преподобие сказать мне.

– Вы обвиняетесь в пропаганде идей, противных католической церкви, в особенности всего того, что касается власти его святейшества папы.

– В этом я не признаю себя виновным.

– Вы обвиняетесь в том, что называли Рим Вавилоном, а Женеву, где обитает проклятый Кальвин, святым Иерусалимом.

– Все это вздор, ничего подобного я никогда не говорил. Я не мог восхвалять Кальвина, который, уничтожая тиранию других, утвердил свою собственную.

Кардинал Санта Северина сделал невольное движение. Речь Барламакки, полная откровения и благородства, тронула председателя до глубины души.

– Вы обвиняетесь, – продолжал доминиканец, – в том, что находили правильным и честным браки среди священников.

– Кто же меня в этом обвиняет?

– Трибунал не обязан говорить вам, кто именно. Он также может скрыть и имена свидетелей, при которых вы говорили все эти безбожные речи. Но так как вы настаиваете, то я могу сообщить, кто на вас донес. Это епископ Скардони.

– Скардони?! Мой друг!.. – пролепетал удивленный Франциск Барламакки.

– Дружба не должна быть выше обязанностей верного католика, – заметил строго доминиканец. – Скардони исполнил только свою обязанность.

– Но, мне кажется, обязанность всякого честного человека говорить правду, а не ложь, – отвечал подсудимый, – а монсеньор Скардони оклеветал меня.

– Неужели вы осмелитесь отказаться от ваших слов?

– Я не отказываюсь, но вместе с тем и не желаю, чтобы их искажали. Я действительно говорил, что в первое время существования церкви священники имели право сочетаться браком, но что впоследствии папским декретом воспретили браки, а так как папа верховный глава церкви, то он должен стоять выше всех духовных соборов, подтвердивших тот же закон о безбрачии духовенства, и если один папа воспретил браки, то другой может их позволить.

Все собрание было поражено словами подсудимого. Доминиканец поспешил придать другой характер допросу.

– Франциск Барламакки, – сказал он, – вы еще обвиняетесь в заговоре против отечества. Вы хотели призвать протестантов в город Лукку, ниспровергнуть синьорию и вывести из подчинения испанскому владычеству Тоскану и всю Италию.

– Вы ошибаетесь, святой отец, – спокойно отвечал Барламакки, – я не мог быть заговорщиком против моего отечества прежде всего потому, что имел честь быть одним из представителей республики, ни от кого не зависящей и пользующейся правами иметь сношения со всеми государствами мира.

– Луккская республика, как и все католические государства, должна быть в зависимости от святого отца папы и служить интересам католицизма, – строго заметил доминиканец. – В настоящее время святой отец-папа утвердил авторитет короля Испании, единственного защитника католицизма, а потому все восстающие против испанского короля суть ослушники папы, тем более, если они для достижения своих гнусных целей объединяются с еретиками.

– Если ваше преподобие будете вести допрос в таком роде, то я не стану отвечать.

– Как? Вы не сознаетесь, что имели намерение поднять целую Европу против императора Германии, короля Испании и других католических владык?

Подсудимый ничего не отвечал.

– Вы не сознаетесь, что были в постоянной переписке с Голландией, с герцогом Дуэ-Понти и другими германскими протестантами?

Барламакки продолжал молчать.

– Вы не сознаетесь, что желали воспользоваться испанским гарнизоном для оказания помощи швейцарским протестантам, занимающим крепости?

Тоже молчание.

– Не можете ли вы ответить мне по крайней мере на следующее, – продолжал доминиканец, – с какой целью вы подымали народ от моря Немецкого до вод Севильи?