Иезуит

– Но я чувствую себя бессильным, побежденным. Человек храбро сражается только тогда, когда имеет перед собой врагов, которых он может настичь и поразить, человек борется даже и без надежды на победу, если может по крайней мере с честью пасть, защищаясь. Но я даже не знаю моих врагов; меня со всех сторон окружают не честные враги, а подлые изменники; если б я старался защищаться, то поступал бы, как те несчастные, которых мы заставляем бежать с мешком, надетым на голову, и которые повертываются во все стороны, чтобы отвечать на получаемые ими удары при злобном хохоте толпы. По крайней мере надо мной не будет измываться чернь.

И он гордо протянул руку к Анне.

– Какую же смерть вы мне назначили, синьорина? Убьете вы меня или отравите? Приказывайте, я готов повиноваться вам без сопротивления…

Был ли Карло искренним, говоря таким образом?.. Мы не смеем утверждать этого. Несмотря на высказанное им отречение от жизни, он бы не очень вежливо встретил разбойника, который вознамерился бы его убить, и без раздумий энергично пустил бы в дело хорошо отточенный кинжал, висевший у него на боку.

Но увлекаемый своим собственным пылом, над которым в другое время, вероятно, и сам посмеялся бы, он, вдохновившись собственной речью, полной покорности судьбе и самоотречения, продолжал тем охотнее, что ясно видел по лицу своего прекрасного врага, что речь его произвела впечатление. Действительно, герцогиня смотрела на него все с более и более возрастающим интересом.

Она думала о той несчастной и постыдной жизни, какую вела, окружая себя подлыми рабами и любовниками, переходившими из ее объятий в объятия смерти. А между тем мимо нее проходили сильные и великодушные характеры, как, например, Санта Северина или Карло Фаральдо, проходили смелые и отважные люди, рука об руку с которыми было бы так хорошо гордо пройти жизненный путь.

Анна протянула Фаральдо руку.

Венецианец бросился на колени и запечатлел на этой руке поцелуй, в котором, если б герцогиня того пожелала, то подметила бы пыл тех поцелуев, какими Фаральдо осыпал уже эту руку однажды вечером.

– Встаньте, Карло! – повелительно сказала Борджиа.

Молодой человек повиновался.

– Вы выйдете из этого дворца так же, как и вошли в него, – сказала девушка. – Отцы иезуиты ошиблись: они приняли женщину, желающую за себя отомстить, за чудовище, открывающее пасть, чтобы проглотить добычу, бросаемую туда другими. Я отказываюсь от их подарка.

Карло отступил назад.

– Но ведь я все же оскорбил вас…

– Я сама мщу за нанесенные мне обиды и не хочу, чтобы другие помогали мне в этом. Итак, вы выйдете отсюда и отнесете письмо отцу Еузебио!

– Я весь к вашим услугам.

– В этом вы должны мне поклясться, Фаральдо, – продолжала герцогиня серьезно. – Я виновата во многом, Карло: увлекаемая моими страстями, я совершила много преступлений. Но существуют люди, которые внушают еще более ужаса, чем сами злодеи: это те, которые хладнокровно и нисколько не оправдываемые страстью пользуются злодеяниями других.

Карло наклонил голову в знак того, что ее понял.

– В настоящее время, – продолжала Анна, – я обнаружила людей еще более подлых, чем я. Иезуиты хотели принудить меня сделаться еще преступней, чем я была; это преступление превосходит в моих глазах все, в чем я могу упрекать себя. Фаральдо, хотите стать моим союзником?..

Венецианец приблизился к Анне.

– Союзником?.. – сказал он почтительным, но страстным голосом. – Вашим союзником? О тысячу раз да, если даже я должен заплатить за это высочайшее наслаждение самыми изощренными мучениями!

Молодая девушка поняла по выражению глаз Карло, что у него происходило в душе.

– Вы ошибаетесь, Карло, – сказала она с некоторой торжественностью, что ей очень шло. – Забудьте совершенно ту Анну Борджиа, какую вы знали прежде, или скорее скажите самому себе, что сумасшедшая убийца и злодейка, которую вы знали, умерла, пораженная ударом кинжала, нанесенного вами и столь заслуженного ею.

Карло в смущении опустил голову.

– Сегодня, – продолжала Анна, – вы должны знать только герцогиню Анну Борджиа, принцессу римскую, дочь испанских грандов, женщину, имевшую право на ваше уважение как мужчины и на вашу помощь как кавалера и дворянина. На меня нападают беспощадные враги, они в то же время и ваши враги; хотите вы помогать мне и защищать меня?

– До самой смерти, – ответил Фаральдо, прикладывая руку к сердцу.

Может быть, искренности Фаральдо нельзя было слишком доверять в ту минуту, когда он говорил эти слова. Хотя характер и предыдущая жизнь его и были таковыми, что могли возбудить в нем склонность ко всему романтическому и фантастическому, все же он не мог не думать, что если он находится в подобном положении, если иезуиты играли его головой, как ребенок мячом, то главной причиной всего этого был каприз той самой женщины, которую, по словам благородной герцогини, он должен был считать уже умершей.