ИГ/РА

Для меня, привыкшей к размерам Талинна, почти час дороги показался целой вечностью. Я не знаю, как жители мегаполисов постоянно находятся в таком бешеном темпе, и не могу представить, чтобы я тратила на дорогу с работы домой и обратно каждый день по два часа (это без пробок). Но, так или иначе, я добралась до места, отметилась на посту охраны, и подъехала к бело–красному двухэтажному особняку. Выйдя из машины, я бросила быстрый взгляд на соседний дом, отмечая расположение видеокамер. Насчитав три штуки (у бывшего наёмника явно паранойя), я усмехнулась и двинулась к двери.

— Здравствуйте, — проворковала молодая женщина, — Виктория?

— Да, — ответила я.

Ни один мускул на моём лице не дрогнул. Я не моргнула, не потеребила серёжку в ухе, не потёрла бровь или прикрыла губы. Мои ладони не покрылись испариной, в горле не пересохло, заставляя сглотнуть, и я не начала нервно дёргать ногой. Доктор Лайтман с треском провалился бы, даже не заподозрив, что я лгу.

— Входите, — она махнула рукой, впуская меня в дом, — Меня зовут Татьяна, как вы поняли.

Я кивнула, и вошла в узкий коридор, отправив хозяйке вопросительный взгляд. Она поняла меня и сказала с лёгкой улыбкой:

— Можете не разуваться.

Татьяна повела меня вглубь дома, а я бросала короткие взгляды в окна, чтобы увидеть территорию соседнего дома. Я смогла разглядеть ещё одну камеру и датчик движения крыльце, скорее всего подключённый к внешнему освещению.

Значит ночью проникать в этот дом не вариант.

— Виктория, мне порекомендовала вас подруга, — начала Татьяна, — Она сказала, что вы — очень хороший психолог и педагог.

— Это лестно, — ответила я, переводя взгляд от окон на неё, — У меня высшее педагогическое образование и диплом детского психолога.

— То есть, два высших? — уточнила она.

— Нет. Я брала дополнительный курс в университете. В принципе, я изучала то же самое, что и студенты психологического факультета, но по более сжатой программе.

— Понятно. У вас есть опыт работы с детьми? — вкрадчиво спросила она, скрещивая ноги в коленях.

— Сейчас я работаю в реабилитационном центре для жертв насилия. Если учесть, что около семидесяти процентов таковых — дети, то да — у меня есть опыт, — спокойно отвечаю я, повторив её движения, и не обращая внимания на её бледнеющие щёки.

— Отлично, — протянула Татьяна, отведя глаза в сторону, — Вы хотите что–нибудь выпить? Чай, кофе?

— Ничего не нужно, спасибо. По телефону вы сказали, что тема щекотливая. Я могу узнать подробности? — мой голос ровный и мягкий, без хрипотцы и сиплости, которые присущи ему в обычной жизни.

Сейчас я на работе, и моя работа — не быть собой.

Хозяйка этого роскошного дома передёрнулась и напряглась. По её лицу, над которым явно поработали лучшие пластические хирурги, было видно, что она подбирает нужные слова. Светлые глаза ожесточились и губы сжались в тонкую линию. Через несколько минут оглушающей тишины, нарушаемой только нашими короткими вздохами, она наконец–то заговорила.

— Моей дочери одиннадцать лет. Недавно она заявила, что преподаватель по балету её… — она запнулась и замолчала, снова отводя от меня взгляд.

— Изнасиловал? — в итоге закончила я без прикрас.

— Д–д–да, — заикаясь, кивнула она, отчего длинные золотистые волосы на её плечах пошевелились.

— Вы водили её ко врачу? — спрашиваю я, откидываясь на спинку кресла и поглаживая мягкий бархатный подлокотник ладонью.

— Да, но он ничего не подтвердил, — она снова пожимает плечами, и я слежу за движением её локонов.

Интересный цвет. Старое золото. Выглядит дорого. Впрочем, как сама Татьяна.

— Но вы сомневаетесь? — спокойно спросила я, мысленно отмечая про себя другие детали.

Она говорит об этом не так, как должна говорить мать, чей ребёнок признался в таких вещах. Нет ни слёз, ни трясущихся рук, срывающего голоса. Если бы не лёгкое заикание, то я бы вообще решила, что ей — всё равно.

— Я знаю, что дети часто врут о таких вещах, — Татьяна снова запинается, и переводит многозначительный взгляд на меня, — Дело в том, что мы с её хореографом…

Теперь всё понятно.

— И я думаю, — продолжает она, — Что Ариадна врёт специально. Может быть, из–за ревности?

Я делаю глубокий вдох и перевожу взгляд на соседний дом.

— У девочки есть отец? — я проверяю наличие внутренних решёток или других защитных механизмов на окнах.

— Да, мы в разводе.

— Она часто общается с ним? — ничего подобного нет, и я снова перевожу взгляд на свою фальшивую клиентку.

— Он живёт в Англии, — отвечает она и замолкает, — Виктория, мне просто нужно, чтобы вы поговорили с ней и смогли сказать…

— Врёт она или нет, — снова перебила я.

Мне жаль эту женщину. Она не понимает — неважно, что я смогу выяснить у её дочери. Если насилие действительно было, то её любовнику прямая дорога в тюрьму. А там он долго не протянет. Если насилия не было, то в любом случае девочка не смирится с появлением нового «папы» в семье. И будет врать дальше, выдумывая всё больше и страшнее.