Игемон

И, наконец, 29 декабря 1945 г. Берия был освобожден от должности наркома внутренних дел в связи «с перегруженностью центральной работой». А с апреля 1946 г. Берия возглавил Бюро Совета Министров, в которое входили все заместители председателя Совмина СССР Сталина.

С 1946 г. по март 1953 г. Берия курировал, кроме Спецкомитета, химическую промышленность, чёрную и цветную металлургию, лесную промышленность, водный транспорт, работу МВД и МГБ, как заместитель Председателя Совмина.

Все эти назначения Лаврентия Павловича легко подтверждаются неопровержимыми официальными документами, и тут «мифотворцы» предпочитают помалкивать. Зато мы периодически видим на экранах телевизоров холеных откормленных бабушек и дедушек, которые смачно рассказывают, как их лично пытал Лаврентий Павлович в своем кабинете на Лубянке в… 1946–1952 гг. Представьте себе картинку: приезжает во времена Брежнева, скажем, Суслов на Лубянку, занимает без спроса кабинет Андропова и начинает вести допросы с пристрастием…

А какие были прелестные детективы о вечерних поездках Лаврентия Павловича по Москве на ловлю замужних дам и девочек-старшеклассниц! Жертвы сексуального маньяка заталкивались в ЗИС-110 и везлись в особняк Берии в Вспольном переулке. Там наш злодей устраивал дикие оргии. И плевать лгунам и лгуньям, что в небольшом полутораэтажном особняке Берии и его семье принадлежало всего лишь несколько комнат. И вместе с ним жили жена, сын с женой и другие родственники. Во всех комнатах чекисты, которые с 1946 г. уже не подчинялись Берии, установили скрытые микрофоны, о чем Лаврентий Павлович знал, но не трогал их. И вот туда-то, под микрофоны и под осуждающие взгляды родных, и возил свои несчастные жертвы великий развратник.

Кстати, у жидов-сочинителей фантазии хватает только на сексуально-садистские обвинения человека. Вспомним хотя бы Св. русского старца Григория Ефимовича Распутина, которого в сексуально-садистском извращении продолжают обвинять до сих пор. Видимо, на Руси привыкли верить проходимцам, особенно еврейской национальности, сочиняющим о русских такие «бывальщины», от которых волосы на голове поднимаются дыбом.

Глава 1

Арест

Возле окна тюремной камеры стоял человек в расстёгнутом военном френче защитного цвета, синих галифе и офицерских хромовых сапогах. Одной рукой он придерживал галифе, видимо, кожаный ремень или подтяжки у него в тюремном предбаннике забрали местные вертухаи[1], опираясь только на одну догму – «не положено». Хотя никто из надзирателей никогда и никому не смог бы объяснить: что не положено, куда не положено, кем не положено и вообще клал ли кто-нибудь и где-нибудь что-то такое, которое на данный момент оказалось не положенным на место?

На город как всегда неожиданно свалился вечер. Но в тюремной камере об этом можно было только догадываться, потому что снаружи кроме решётки на окно был надет козырёк, закрывавший чуть ли не всё отверстие. Такие заботливые жалюзи напоминали строгий намордник для злой собаки. С другой стороны начальника тюрьмы понять можно: чем меньше доступ у заключённого к внешнему миру, тем мизернее окажутся мысли на побег. А уж о побеге из тюрьмы мечтает любой насельник одиночной или общей камеры.

Это была одиночка. Значит, заключённый был на особом счету, то есть особо-опасный, либо дело, за которое его арестовали, требовало неусыпного наблюдения за арестантом и постоянного контроля коридорного вертухая.

Будто следуя уставу наблюдения, за дверью камеры послышались шаги, щёлкнул металлический клапан глазка и узник почувствовал, как ему в спину уставился внимательный взгляд надзирателя.

В нише над дверью за мелкой решёткой постоянно горела электрическая лампочка, позволявшая коридорному обшаривать глазом каземат. Не обнаружив на сей раз ничего подозрительного, охранник закрыл глазок и потопал к следующей камере. Собственно, официально это учреждение не называлось тюрьмой, а всего лишь «штрафным изолятором» в Алешкинских казармах при Генеральном Штабе Московского Военного Округа.

Заключённый по дороге сюда мельком определил место, куда его привезли и с явным сожалением покачал головой, будто бы имел возможность исправить происходящее. А сейчас он передёрнул плечами, будто бы стряхивая с плеч липкий взгляд надзирателя, и глубоко вздохнул. Вздыхать и вспоминать было о чём. Ведь в таком месте человек никогда не мог бы оказаться просто так. Видимо, если он был арестован по навету, злому умыслу или ошибке, значит, не учёл всех подводных камней, которые постоянно появляются в бурном потоке по имени Жизнь. А если была какая-то реальная провинность, не говоря уже о должностном преступлении, значит, такая Судьба или Божия кара. Называть можно по-разному, только суть от этого не меняется, потому что даже Христос когда-то говорил:

«Судите Меня по делам Моим». А за какие дела Божий Сын был распят – за это перед Престолом будет отвечать Понтий Пилат…