Иголка в стоге сена

Прошлое возвращалось лишь во сне. Порой мне казалось, что я сам его придумал и в жизни моей не было ничего, кроме унылых монастырских стен, бесвкусной пищи да молитвенных бдений.

И тем не менее, у главы аббатства я был на хорошем счету. Срок послушничества подходил к концу, и я должен был принять постриг.

Я возносил Господу молитвы с просьбой изменить мою участь и дать вернуться в мир, из которого я был так безжалостно изгнан, но небеса хранили молчание.

Господь явил чудо, когда я уже отчаялся и не помышлял о переменах в своей судьбе. Как-то раз в обители заночевал тевтонский рыцарь, возвращавшийся из какой-то дальней поездки в Кенигсберг.

Мне никогда не забыть сего человека! Лицо его было так изрезано шрамами, что трудно было разглядеть черты, а искалеченная в боях левая рука плохо ему повиновалась.

Но в глазах старика пылал такой огонь, какого я не встречал ни в чьем взоре ни до встречи с ним, ни после. Это был огонь Истинной Веры!

Увидев меня, он сходу вопросил, что делает такой молодец в обители? Я без утайки поведал ему о причинах своего пребывания в монастыре. Он же, выслушав меня, сказал, что я неверно истолковал знамение судьбы.

То, что я мнил своим проклятием, на самом деле — знак Божьего благословения. Господь возложил на меня особую миссию и избавил от всего, что могло бы ей помешать.

Я, и впрямь, должен служить Богу, но в первую очередь мечом, а уж потом молитвой! Брат Вальтер убедил меня покинуть стены обители и вместе с ним отправиться в Кенигсберг.

— Да, Брат Вальтер сделал мне большой подарок, приведя тебя в Орден, — улыбнулся, вспомнив старого боевого друга, Магистр, — я никогда не забуду сей его услуги…

— И я не забуду! — кивнул Главе Братства, фон Велль. — В Ордене я обрел новую семью, новый смысл Бытия! Здесь никому не было дела до моей мужской немощи, зато все уважали во мне навыки владения мечом и копьем.

И я ни разу не пожалел о своем выборе, всегда готов был отдать жизнь во славу Веры и Священного Братства!

— Достойные слова, не раз подтвержденные делом, — развел руками фон Тиффен, — я никогда не сомневался в тебе, мой мальчик!

— А вот я в себе сомневаюсь! — горькая гримаса исказила лицо Командора.

— Что ты хочешь сказать? — насторожился Гроссмейстер. — В тебе больше нет Веры?

— Отчего же, есть. Вера в Господа, Вера в священную миссию нашего Ордена. Нет веры лишь в себя!

— Что же послужило причиной твоих сомнений?

— Мой жизненный путь, то, что я делал все эти годы…

…Придя в Братство, я ждал битв с сарацинами, еретиками, прочими врагами Германской Нации.

Но первый же отданный тобой наказ меня поставил перед тяжким выбором. Во имя спасения общего дела я должен был убить единоверца и товарища по оружию!

— Догадываюсь, о ком ты решил вспомнить, — опустил тяжелые веки Магистр, — о Ротгере Хорнклингере…

…Ты сам знаешь, тогда у нас не было иного выхода. Брат Ротгер оказался паршивой овцой, грозившей заразить все стадо. Отправив его в небытие, ты спас Орден от раскола…

— Вина Брата Ротгера была в том, что он противопоставил себя Капитулу в вопросе, вассалитета, — усмехнулся Руперт, — верхушка Ордена сочла, что для борьбы с Московией нам нужна помощь Польской Короны.

Ротгер же хотел разорвать вассалитет и открыто выступить против Польши и Москвы, на стороне шведов. И добрая половина Братьев была готова идти за ним.

— И что бы это дало? — горестно вздохнул старый рыцарь. — Швеция тогда не решилась бы нас поддержать, а воевать в одиночку с Королевством у Ордена недоставало сил.

Иногда, чтобы сбросить врага, нужно, как в борьбе, согнуть спину и пасть на колени. Я пытался разъяснить это Брату Ротгеру, но он оставался глух к доводам разума…

— И тогда ты повелел мне тайно убить его…

— Ты был его оруженосцем и посему мог легко к нему подобраться. С первых дней твоей службы я сумел разглядеть в тебе холодный, не замутненный чувствами разум. Это дало мне надежду, что ты сможешь меня понять…

— Если бы я тебя не понял, меня бы самого принесли в жертву большой политике! — криво улыбнулся фон Велль.

— Верно, но ты согласился со мной не из страха смерти! Ты здраво рассудил, что пойдет Братству на пользу, а что будет во вред. И хорошо исполнил поручение!

— Да, исполнил… — по лицу Командора пробежала нервная дрожь, — …будучи Великим Комтуром Братства, Брат Ротгер направлялся с инспекцией в Зеебург, и я, как оруженосец, должен был сопровождать его в поездке.

Когда мы с отрядом проезжали лес, на нас напали притаившиеся в чащобе язычники. Нас было три десятка, а их — не меньше сотни. Многие из слуг Ордена пали от стрел, не успев понять, что происходит, остальные же вступили в неравный бой.

Мне тогда казалось, что нападающим нет числа. Я едва успевал вынуть меч из плоти одного язычника, чтобы вонзить в другого. Брат Ротгер сражался, как лев, и один уложил не меньше дюжины врагов. Весь наш отряд пал в той битве, однако, никому из нехристей тоже не удалось спастись…

…Когда все закончилось, в живых осталось лишь двое — я и Брат Ротгер. Мы стояли, покрытые ранами, тяжело дыша, и с наших мечей стекала дымящаяся кровь.