Игорь и Милица

Еще задолго до наступления сумерек, Павел Павлович вызвал охотников разыскать такую удобную позицию. Вызвалась, как один человек, вся рота. Вызвались вместе с ней и двое ротных «детей», юные разведчики Корелин и Агарин. И опять Павел Павлович решил командировать на разведку «детей», повторяя себе чуть ли не в сотый раз, что там, где трудно было бы пробраться взрослому человеку, может незаметно проскользнуть подросток.

Часа два тому назад молодежь пустилась в свое опасное предприятие, захватив с собой небольшой ручной фонарь-прожектор. Павел Павлович обходил свою команду и участь ротных «детей» не могла не тревожить молодого офицера. Он знал, что вся окружающая местность кишит австрийскими разъездами, что повсюду шмыгают их разведчики и каждую минуту отважные дети могут наскочить на такой неприятельский отряд. Правда, их костюм, крестьянское платье двух галицийских парнишек и непроглядная темнота ночи много облегчали им задачу да и на быстроту коня, захваченного y венгерцев этим молодчиной Агариным, как иначе Любавин теперь не называл Милицу, можно было положиться вполне. A все-таки, кто знает, чем могло кончиться такое опасное предприятие, надежду на благоприятный исход которого можно было возложить на одного Бога?

С прежними нерадостными думами обходил окопы капитан. Здесь всюду еще светились огоньки, несмотря на позднее время. Прознав о предстоящем им на утро штыковом бое, солдатики-пехотинцы деятельно готовились к нему. Кое-кто из них мылся у протекавшего тут же рядом болотного ручья; кто менял белье, кто точил штык или чистил ружье, немало поработавшее за день. A в одном углу ротный парикмахер, попросту взятый из Петроградской парикмахерской подмастерье-брадобрей, из запасных солдат, усердно работал бритвой, тщательно уничтожая отросшую на щеках и подбородках своих соратников щетину. Кто царапал письмо на родину. Может быть, прощальное письмо. Было что-то трогательное, за сердце хватающее в этом приготовлении к смерти «на всякий случай» русского солдата. Раненых в перестрелке еще засветло санитары вынесли из окопов на носилках. Убитых подобрали и схоронили в одной общей братской могиле. Но живые по-прежнему были бодры и сильны духом, той неуязвимой бодростью и силой, на которую так способен наш исключительный герой - русский солдат.

Проходя по окопам, Павел Павлович еще раз мог воочию убедиться в этом. Весь долгий нынешний боевой день, соседство смерти и гибель многих товарищей не отразились на бодрости духа этих чудо-богатырей. Невольно замедлял шаг Любавин, приостанавливаясь около отдельных групп, мирно беседовавших между собой, устроившись на ночь в вырытых в земле углублениях, на подостланных серых шинелях, и прислушивался к этим беседам. В одной из таких групп разговор вертелся вокруг сегодняшнего боя. Кто-то перечислял по именам погибших нынче под огнем неприятельских батарей товарищей.

- A Клементьев? - спрашивал с тревожной интонацией молодой голос.

- Приказал долго жить, - отвечал другой.

- A Перчин?

- Убит.

- A Куренков?

- При мне отнесли на пункту санитары.

- A Ловчиков, Ваня?

- Разнесло на мелкие кусочки снарядом так, что и косточек было не собрать.

- A Петрушка Кудрявцев, братцы?

- Тоже готов, никак…

- Ранили его под конец дня, сам видел.

- A то и убили, никак?

- На перекличке не было, стало быть, убили.

- Помяни Господи его душеньку во Царствии Небесном. Славный парень был, веселый, дошлый.

- Что это вы, братцы? Бога вы побойтесь! Ай никак живого хоронить вздумали? - И ротный весельчак-балагур и красавец Петр Кудрявцев, всеобщий любимец, вынырнул откуда-то из черноты ночи на огонек фонаря.

- Петрушка и то… Глянь, братцы, он самый… Ах, штоб тебя! Гляди, живехонек! - несказанно обрадовались своему любимцу солдаты.

- A што мне деется? - весело отозвался Петр, беспечно тряхнув головой, через которую шла во весь лоб окровавленная повязка, полу прикрытая кое-как нахлобученной на нее фуражкой. - Эвона осколком малость чарапнула да вот пальцы попортило тоже. - Тут Петрушка вытянул левую руку, изуродованную отсутствием четырех суставов и представляющую из себя теперь обрубок, тщательно обмотанный бинтом. - Да вот привел так Господь, поднадул-таки я ево, братцы… - хитро ухмыляясь и прищуривая глаза в ту сторону, где в темноте грозно прятались молчаливые неприятельские батареи. - Он меня, значит, напрямик в башку целил, a я ему левую рученку, не будь глуп, для услады, возьми да и подставь. Ну, малость дал побаловаться, отвести душу, подарил ему их…

- Кого подарил-то, болтун?

- Да пальцы-то… Ничего не поделаешь с ним, братцы… Палит издали, проклятый, во как палит. Так нешто пуля-то али снаряд тебе разбирает, где голова, где тебе руки… A уж жаркое нынче дело было, что и говорить. У кумы на именинах такого веселья не было. Хошь орешков - он тебе орешков даст, досыта, сколько влезет, из пулемета знай получай, на радостях, a захочешь арбуза, либо дыни…

- Что это, Кудрявцев, y тебя кровь на повязке выступила? - неожиданно, словно из-под земли вырастая перед стрелками, спросил незаметно подошедший к ним Любавин.