Читаем Игорь Северянин полностью

Игорь Северянин

Игорь Северянин (Игорь Васильевич Лотарев; 1887—1941) — один из самых загадочных русских поэтов Серебряного века. «Неведомый паяц», которого сопровождали громкая слава и насмешки критиков, эгофутурист и король поэтов, забытый на родине в годы вынужденной эмиграции... Его жизнь и творчество до сих пор мало изучены и мифологизированы как в массовом сознании, так и в литературе. Увлекательная, основанная на архивных источниках биография выдающегося поэта-новатора позволяет ощутить неповторимость его творческой личности, узнать о перипетиях его жизни, о любовных романах и увлечениях, блестящих поэзоконцертах и путешествиях.Авторы Вера Николаевна Терёхина и Наталья Игоревна Шубникова-Гусева — доктора филологических наук, главные научные сотрудники Института мировой литературы, известные исследователи творчества Игоря Северянина. Издание подготовлено к 130-летию со дня рождения поэта. В оформлении использованы редкие иллюстрации и раритетные фото.

Вера Николаевна Терёхина , Наталья Игоревна Шубникова-Гусева

Биографии и Мемуары18+

Игорь Северянин





При оформлении переплёта использованы

фрагменты картин художников

Надежды Стрельцовой и Светланы Кропачевой.




Введение

«НЕВЕДОМЫЙ ПАЯЦ»


Игорь Северянин — один из самых загадочных поэтов Серебряного века. Его яркие «поэзы», его необычный язык, его вкусы и манеры широко обсуждались критиками и читателями. «Певец пошлости», любимец женщин, утончённый эстет или настоящий, детский талант? Кем был неподражаемый Игорь Северянин? В 1910-е годы мало кто мог сравниться с ним по степени известности и славы. Его книги выходили неслыханными тиражами, его чтение гипнотизировало толпу, на его поэзоконцерты ломилась публика...

Но позже он был почти забыт. А когда его имя вернулось в литературу, вновь возник вопрос, в чём секрет притягательности его личности и таланта. Кто он — Неведомый паяц? Король поэтов? Интересный, яркий и необычный поэт-новатор или невольный пародист? Всё чаще подобные дискуссии сводились к поиску разрушительных противоречий, закрывающих Игорю Северянину путь к читательскому признанию, лишающих его достойного места в литературе.

Тем более любопытно, что для великих современников поэта с выходом книги Игоря Северянина «Громокипящий кубок. Поэзы» 4 марта 1913 года таких вопросов не возникало. Северянина приветствовали Александр Блок, Валерий Брюсов, Зинаида Гиппиус, Осип Мандельштам, Владислав Ходасевич, Иванов-Разумник, Николай Гумилёв, Александр Измайлов и др. Гумилёв оценил книгу как «культурное событие», Фёдор Сологуб назвал её «нечаянной радостью», известный критик Измайлов — «счастливым чудом». В дневнике Блока 25 марта 1913 года появилась запись: «Мы в “Сирине” много говорили об Игоре Северянине, а вчера я читал маме и тёте его книгу (“Громокипящий кубок”). Отказываюсь от многих своих слов, я преуменьшал его, хотя он и нравился мне временами очень. Это настоящий, свежий, детский талант...»

Весть о новом поэте дошла до Алексея Максимовича Горького на Капри. Обеспокоенный, «как бы достать книги Игоря Северянина», он шлёт 4 апреля 1913 года настойчивую просьбу Варваре Шайкевич: «Весьма заинтересован “футуристами”, в частности, Игорем Северянином, коего Сологуб, — он же старикан Тетерников с бородавкой — именует “гениальнейшим поэтом современности”». Даже Велимир Хлебников, называвший Северянина «Усыплянином», в письме Михаилу Матюшину в апреле 1915 года сообщал: «Для меня существуют 3 вещи: 1) я; 2) война; 3) Игорь Северянин?!!!» Единомышленники Северянина сочли, что Сологуб «приветил» Игоря Северянина тогда, когда «это сделала уже толпа издателей и ручеёк курсисток». В признании Сологуба, по мнению Давида Бурдюка, не было «никакого открытия нового светила. На небе русской литературы всем очевидная горела звезда первой величины».

Как заметил Иван Алексеевич Бунин, имя Северянина «знали не только все гимназисты, студенты, курсистки, молодые офицеры, но даже многие приказчики, фельдшерицы, коммивояжёры, юнкера...». В поэме Бориса Пастернака «Спекторский» (1925—1931) есть автобиографические строки, говорящие о популярности поэта:


И той же ночью с часа за второй,Вооружась «Громокипящим кубком»,Последний сон проспорил брат с сестрой...


Часть первая

«РОСА ОРАНЖЕВОГО ЧАСА...»

1887—1912

Глава первая

«Я С ПЕРВЫХ ВЁСЕН БЫЛ ГРЁЗЭР...»

«Я родился в мае, в месяце весеннем...»


Игорь Васильевич Лотарев родился 16[1] (4) мая 1887 года в Санкт-Петербурге.


Я родился в мае, в месяце весеннем,
Звонком и весёлом,Шумном и душистом.И сказали розы: «Мы тебя оденемСветлым ореолом —Как молитва чистым».


Так писал Игорь Северянин в одном из своих ранних стихотворений, подчёркивая предопределение своего поэтического, духовного поприща. Мотивы весны, мая, сирени щедро рассыпаны по его стихам ранних лет. Таково олицетворение жизненного расцвета, красоты, любви, поэзии, будущего, к которому он был устремлён. Напротив, воспоминания об ушедшем, о прошлом ассоциировались у Северянина с «уснувшими вёснами». Именно так был назван цикл мемуарных очерков о Фофанове, Брюсове, Сологубе, Игнатьеве, Чеботаревской, написанных в 1920—1930-х годах. Фактом своего рождения в весеннем месяце мае он соизмерял свои взлёты и разочарования, победы и потери: «Я коронуюсь утром мая...» (1908), «Весенний день горяч и золот...» (1910) и др.

Так и в цитированном выше стихотворении «Измена мая» (1908) поэт, оглядываясь в недавнее прошлое, обвиняет его в том, что оно «не блестело лаской»:


Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное