Игра Бродяг

Она отвернулась, пусто всматриваясь в туман. Желтовато-серые мокрые клочья медленно плыли. Смотреть на них было тоскливо и промозгло. Этот демон… или бог, как его Вогт называет… неужели он не мог выдумать чего-нибудь повеселее? Если ты способен создавать миры — так создай себе веселенькое местечко, да и живи в нем… Но, кажется, некоторые люди уже настолько поломаны, что ничего веселенького у них не получается в принципе. Вогт все еще пытался добиться от безумца толку. Наёмница вполуха прислушивалась к его попыткам. Вероятно, он искренне полагал, что ему удалось вовлечь оборвыша в диалог. Но в действительности он беседовал сам с собой: сам себя спрашивал и сам себе отвечал, самого себя пытался убедить и не убеждал.

— Здесь опасно бродить одному. Почему бы тебе не присоединиться к нам? Мы ищем выход. Ты же хочешь уйти? Этот туман такой унылый, земля мертва, а неба не видно совсем. Никто не захочет остаться здесь. Так почему ты отказываешься идти с нами? Почему?

Наёмница достаточно хорошо знала Вогта (знала лучше, чем знала, насколько знает), чтобы различить нарастающее отчаянье в его вроде бы спокойном голосе. Я хранил упорное молчание, и его непреклонность злила Наёмницу. Считает, он достоин того, чтобы Вогт унижал себя уговорами? Вообще-то Вогтоусу следовало бы самому озаботиться, как он выглядит со стороны, но его это никогда не волновало. После каждого его слова, обращенного к тому, кто отказывался что-либо слышать, гнев Наёмницы возрастал.

— Брось, Вогт, — не выдержав, оборвала она. — Оставь этого тупицу. Хочет сгинуть здесь со всеми потрохами — да пожалуйста.

Вогт послал ей острый осуждающий взгляд.

— Что-то я не припомню, чтобы ты была очень разговорчива, когда я тебя встретил.

Наёмница попыталась изобразить обиду, но у нее ничего не получилось.

— Ты прав, — признала она, не веря в собственную глупую честность (вот как она сама сейчас выглядит со стороны?). Далее она впервые обратилась к Я, причем без обычной враждебности: — Давай держаться вместе. Не хочу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое. То есть мне-то лично плевать, но Вогт сильно расстроится.

Наёмница заставила себя взглянуть в серые, подернутые сизой дымкой глаза. Я занервничал, уставился в землю, суетливо перебирая босыми ногами. Ноги были серые от облепившей их пыли, на щиколотке темнела полоса засохшей крови. Открыто бросая вызов, Наёмница продолжала впиваться в его зрачки и победила — оборвыш послал ей секундный, сочащийся ужасом взгляд, а затем снова уставился в землю.

«Сумасшедший, конченый, — подумала Наёмница. — Уже ничего не поделаешь». Я заморгал, как будто ему в лицо плеснули песком. Сухие губы задрожали, кадык дернулся в судорожном вздохе. Если бы этот чокнутый не разозлил ее до белого каления ранее, Наёмница даже смогла бы его пожалеть. Впрочем, в ее сочувствии он не нуждался: секундой спустя его глаза совершенно остекленели — он нашел способ защитить себя. Наёмница со вздохом отвернулась.

Вереща, из тумана выскочил знакомый мальчишка, все еще сжимающий в руках похищенную палку.

— Теперь-то ты не убежишь от меня, проклятый уродец!

Прежде чем Наёмница и Вогт успели остановить его, он с ликующим воплем набросился на Я. Тот, будучи всегда настороже, немедленно бросился наутек. Мальчишка за ним. Его вопли скоро заглушил туман. Наёмница и Вогт остались вдвоем.

— Надеюсь, у него быстрые ноги, — сказала Наёмница.

— Ты о ком из них? — безрадостно осведомился Вогт.

— О том или о другом, — Наёмница наклонилась и потерла коленки. — Я устала. Мне начинает казаться, что мы никогда отсюда не выберемся. Есть ли вообще смысл продолжать эти бесплодные блуждания?

Вогт покачал головой.

— Ты никогда не сдаешься. Ты злишься, ругаешься, кричишь, но продолжаешь идти вперед, каждый раз наскребая в себе еще чуть-чуть сил. Даже в самый худший день в глубине твой души горит надежда. Вот и сейчас ты не веришь, что мы совсем пропали. В тебе остается убежденность, что все будет хорошо. Ты снова увидишь реку и солнце.

Наёмница улыбнулась, внезапно ощутив прилив сил.

— Да, ты прав.

***

Деталь за деталью, пока не соберешь целое. Пусть я становлюсь плохим, делая это, ради тебя я продолжу. Когда я отнял его дыхание для тебя, его губы посинели, он умер. Я убил его? Ну и что. Когда они убили тебя, их не мучила совесть, вот и меня не должна.

Прости, прости меня… Я так страдаю, боль слишком велика. Мир тяготит меня, мне холодно в вязком тумане; но скоро ты вернешься ко мне, и ожидание согревает.