Игра чувств

Однажды в таком полете я вдруг обратил свое внимание на то, что больше не влюбляюсь. Вот как начал встречаться с Ириской, так и перестал хотеть внимания других женщин, в том числе и секса с ними как одной из форм их внимания ко мне. Я перестал приглашать в кафешки женщин, в которых хотел влюбиться или мне казалось, что я уже влюбился в них. Я перестал приглашать женщин в кино, потому что знал, что посмотрю новые фильмы с Ириской в кинотеатре или скачаю из Интернета и посмотрю их в постели, но именно с Ириской. Возможность как бы случайно прикоснуться к пока еще почти незнакомой женщине в темноте кинотеатра не просто потеряла для меня свое очарование, а стала казаться подростковой непростительной глупостью. Я даже пропустил пару корпоративных вечеринок, к которым раньше эмоционально готовился заранее, настраиваясь на какое-нибудь незамысловатое разочаровывающее любовное приключение. Я перестал дарить шоколадки секретарше директора Верочке, в длинные ноги которой были влюблены даже самые верные женатики нашей фирмы. На Восьмое марта я не подарил цветы симпатичной директорше одного из ресторанов, внимания которой мне всегда хотелось утомительно сильно.

Всматриваясь с десятикилометровой высоты в пустоту неба, я устало понял, почти не думая, что любовь – это всегда неприятности. Влюбленность всегда приносила мне больше разочарований и сомнений, чем радости и нежности. Мне уже не хотелось тепла нового чувства, потому что я знал, что горечь расставания будет сильнее и продолжительнее. Я замечал, что стремлюсь к новой встрече скорее по инерции и с праздным любопытством, чем с надеждой полюбить так, чтобы именно с этой женщиной умереть в один день. И в тоже время каждое расставание было больнее и сложнее, потому что к досаде стали примешиваться сомнения в собственной привлекательности и успешности. Я все чаше мерил себя критериями женщин, которые мне отказывали, и мне это не нравилось, но я уже где-то потерял другие измерительные линейки и почему-то не хотел их искать.

Я хочу лететь к Ириске именно потому, что уверен, что не влюблен в нее. Она – давно знакомая до родственности. С ней развлекаешься, словно сам участвуешь в любимом телесериале. А, может, я уже настолько взрослый, что мне вообще больше не надо никаких чувств?! Пусть будут только положительные эмоции! С Ириской никогда не возникало даже легкой тени негатива. Только немного взаимного равнодушия как непритязательный гарнир типа картофельного пюре или рассыпчатого риса, на фоне которого основное блюдо вкуснее и красивее. Мне нравится даже то, что Ириска не звонит мне по несколько дней, и я не звоню ей, чтобы все накопившееся отдать ей при встрече. Я много думал про Ириску только тогда, когда летел в Москву. В другое время я, бывало, по несколько дней вообще не вспоминал про нее, и это меня не удивляло, не огорчало и даже, возможно, радовало, потому что меня искренне не интересовало, с кем и как проводила Ириска свое время в мое отсутствие.

Я помог Ириске купить почти всю домашнюю технику.

– У меня к тебе все вопросы личные, даже об устройстве холодильника, – любила повторять Ириска.

Она даже записывала какие-то аргументы в пользу выбора той или иной марки стиральной машины или телевизора.

– Однажды мне придется покупать это все без тебя, но теперь я к этому готова, – говорила Ириска.

Тень расставания всегда следовала рядом с нами, словно в нашей жизни не было полудня, когда тени исчезают. Я всегда прислушивался к интонации, с которой Ириска говорила о нашей будущей разлуке, словно готовился к ней, стараясь в ее голосе услышать будущие слова, которые она произнесет в тот момент, когда кто-то из нас начнет другую жизнь. Она говорила о расставании как старые бабушки говорят о смерти – как о чем-то неминуемом, но светлом… Когда нужно будет подвести итоги перед кем-то, кто выше нас, а потом пойти непременно в рай, и провожание будет слезным, но небезутешным. Эта ее и моя внутренняя готовность непременно расстаться, но сделать это легко, словно вздохнуть, сближала нас непонятным мне образом. Иногда мне казалось, что все, что мы делали, сближало нас. И особенно прощания… Они всегда были одинаковые, уходил ли я на несколько часов, дней или недель. Она почему-то никогда не целовала меня на прощание, не провожала, не проверяла не забыл ли я что-нибудь. Она просто смотрела мне в глаза легко и просто – именно так она смотрела каждый раз, когда встречала меня… И поэтому мы всегда расставались будто на несколько минут.

Давно мне не было так спокойно и комфортно приземляться, как в том полете.

Я научил Ириску водить машину и даже более того – научил ее получать удовольствие от вождения.

– Вокруг тебя за рулем сидят идиоты! Это твоя философия жизни за рулем!

Ириска еще крепче, до белизны кончиков пальцев, вцепилась в руль как за спасательный круг.