— Может мы сбились с дороги, — спросил подъехавший к командиру Баязет-хан, командующий легкой кавалерией. Он был смугл, скуласт и невысок, с желтой кожей и узкими глазами — как и многие гирканцы, смешавшиеся с далекими восточными народами. Из доспехов, помимо железного шлема, он носил лишь кожаный панцирь, укрепленный с изнанки приклепанными металлическими пластинами. Бахадур же представлял собой чистокровного туранца, наследника одного из знатнейших родов империи: рослый, широкоплечий, с окладистой черной бородой и резкими чертами лица. С головы до ног он его облегала легкая посеребренная кольчуга, из под куполообразного шлема, гравированного золотом, темные глаза мрачно рассматривали простиравшуюся перед ним пустыню.
— Возможно мы заблудились в горах и вышли южнее, — продолжал Баязет-хан, — где-то у границ Хаурана, а может и еще дальше.
— Я был готов поклясться, что мы возвращались той же дорогой, которой мы и шли в эту проклятую Замору, — проворчал Бахадур-шах, — не забывай, что мне знакомы эти места. Да еще и эта дрожь земли в горах вчерашней ночью. Что-то тут нечисто…
Он оглянулся через плечо: позади него из горных утесов, словно огромная змея, покрытая стальной чешуей продолжала выходить туранская армия. На лицах военачальников и простых воинов читалось совершенно одинаковое изумление при виде незнакомой неприветливой земли.
— Станем лагерем в горах, — наконец произнес Бахадур, поворачивая коня, — тут, по крайней мере, есть вода. А ты пошли отряд в глубь пустыни — узнаем, по крайней мере, насколько далеко она простирается и есть ли тут оазисы.
— Слушаюсь, мой шах, — склонил голову Баязет-хан. Мрачно посмотрев ему вслед, Бахадур перевел взгляд на простиравшуюся перед ним пустыню и, не выдержав, сплюнул.
А ведь все шло так хорошо…
И года не прошло с тех пор, как умер король Заморы Тиридат, всегда бывший послушным вассалом короля Турана. На престол взошел его сын, Артабаз, решивший сбросить зависимость от Турана и вступивший в союз с Коринфией и Бритунией. Его же младший брат, Эвергет, решился добиваться престола в союзе с Тураном, отправившись в Аграпур и присягнув на верность королю Йездигерду. Спустя месяц стотысячная туранская армия под командованием Бахадур-шаха, выдвинулась на запад, дабы усадить на заморанский трон очередную марионетку. Туранские войска взяли Шадизар и Аренджун, заняли всю Замору, а затем разбили объединенные армии Коринфии и Бритунии, разорив восточные провинции обоих королевств. Артабаз погиб в сражении и Эвергет сел на отцовский трон, еще раз подтвердив свою верность королю Турана. Из ста тысяч туранцев, выступивших на запад, в живых осталось чуть больше шестидесяти тысяч, но возвращались они победителями, везя за собой обозы с награбленными ценностями и тысячи пленников для невольничьих рынков туранских городов: и светловолосые бритунки и смуглые заморийки неизменно пользовались там спросом.
Бахадур считал самым ценным итогом похода знание о западном соседе Бритунии и Коринфии — могущественной Немедии. Как выяснилось сейчас, основные немедийской армии сосредоточились в Аквилонии, ослабив оборону восточных границ. Бахадур собирался добиться аудиенции у короля Йездигерда и убедить его совершить новый западный поход с куда большим войском. Коринфия и Бритуния разделят судьбу Заморы, повинуясь Туранской империи, а Немедия окажется слишком ослабленной, чтобы этому противостоять. Бахудар-шах станет самым могущественным из полководцев Йездигерда, а после его смерти, — чем Эрлик не шутит? — может попробовать и взойти на трон в Аграпуре, благо его семья в родстве с королевской династией.
Однако эти честолюбивые мечтания канули, как вода в бескрайних пустошах простиравшейся перед ним пустыни.
Отряд посланный на восток скоро вернулся, причем уже с пленниками — странными светлоглазыми людьми в шелковых одеяниях и обезьяньих шапках. Их язык весьма напоминал кхитайский, как и они сами, если не считать роста и цвета глаз. Так или иначе, нашедшиеся в армии несколько кхитайцев, обслуживавших осадные орудия, сумели найти с пленниками общий язык. Из их путанных, сбивчивых объяснений Бахадур-шах понял, что они торговцы, движущиеся по одному из караванных путей, пролегающих через пустыню, именуемую Великим Песчаным морем. Впрочем, по словам пленников, уже в двух днях пути на восток, пустыня заканчивается и начинаются пределы города, именуемого Торговым.
В то же время, отряды посланные обратно на запад, заверяли, что там все по прежнему: все те же Кезанкийские горы, а за ними — Замора.