Игра Эндера. Глашатай Мертвых

«Чтобы ответить на мой вопрос и породить тысячу новых», — сказал мысленно Миро. Но он вышел вперед, присел рядом с Хьюмэном, положил руку на тот же холодный и гладкий брус, откинул голову и дал волю своему голосу. Сначала слабо и робко, не зная, какую мелодию петь; но вскоре он понял, почему песня не имеет мелодии, почувствовал смерть дерева под рукой, и голос его стал громким и сильным, мучительным диссонансом накладываясь на голос Хьюмэна, который оплакивал смерть дерева и благодарил его за жертву, обещал обернуть его смерть на благо племени, на благо братьев, и жен, и детей, для того, чтобы все они жили и процветали. Таков был смысл песни, и смысл смерти дерева, и когда песня кончилась, Миро наклонился, коснулся лбом дерева, и произнес слова величайшего благоговения, те же, что он сказал над трупом Либо пять лет назад на склоне холма.

Глава 15. РАССКАЗ

ХЬЮМЭН: Почему другие люди никогда не приходят к нам?

МИРО: Только нам разрешается проходить сквозь ворота.

ХЬЮМЭН: А почему они не перелезут через ограду?

МИРО: А вы когда-нибудь трогали ее? (Хьюмэн не отвечает.) Это очень больно. А если перелезть, то все тело будет страшно болеть, все сразу.

ХЬЮМЭН: Это глупо. Разве трава не растет с обеих сторон?

— Уанда Кенхатта Фигейра Мукумби, Записи диалогов, 103:0:1970:1:1:5

* * *

Спустя всего час после рассвета мэр Боскинья поднялась по ступеням личного кабинета епископа Перегрино в соборе. Дон Кристао и дона Криста были уже там, лица их были серьезны. Епископ же выглядел довольным собой. Ему всегда нравилось собирать политическую и религиозную верхушку Милагре под своей крышей. Неважно, что именно Боскинья созвала собрание и она же предложила провести его в соборе, потому что только у нее был скиммер. Перегрино нравилось ощущать себя в своем роде хозяином Лузитанской колонии. Правда, к концу этого собрания все должны будут понять, что никто из них уже не властен ни над чем.

Боскинья приветствовала всех. Но она не села в предложенное ей кресло. Вместо этого она села около личного терминала епископа и вызвала программу, которую она подготовила. В воздухе над терминалом появились несколько слоев крошечных кубиков. В верхнем слое кубиков было совсем мало; в остальных намного больше. Более половины слоев, начиная с самого верхнего, были окрашены в красный цвет, остальные были синими.

— Очень красиво, — развеселился епископ Перегрино.

Боскинья посмотрела на дона Кристао.

— Узнаете эту модель?

Он покачал головой.

— Но я думаю, я знаю, о чем это собрание.

Дона Криста подалась вперед в своем кресле.

— Есть ли безопасное место, где мы можем спрятать то, что нужно сохранить?

Выражение веселья исчезло с лица епископа.

— Я не знаю, о чем это собрание.

Боскинья повернулась на стуле.

— Я была очень молодой, когда меня назначили губернатором колонии Лузитания. Это была большая честь, большое доверие. Я изучала управление городами и социальными системами с детства и хорошо проявила себя во время моей короткой карьеры в Опорто. Но комитет совершенно не заметил, что я уже была подозрительной и скрытной шовинисткой.

— Все мы восхищаемся этими вашими качествами, — сказал епископ Перегрино.

Боскинья улыбнулась в ответ.

— Мой шовинизм значил, что как только колония Лузитания стала моей, интересы Лузитании стали для меня важнее интересов Ста Миров или Межзвездного Конгресса. Но из скрытности я делала вид перед комитетом, что, наоборот, все время я думала только об интересах Конгресса. А моя подозрительность натолкнула меня на мысль, что Конгресс вряд ли когда-либо согласится на независимое и равное со всеми положение Лузитании среди Ста Миров.

— Конечно нет, — подтвердил епископ Перегрино. — Мы лишь колония.

— Мы не колония, — возразила Боскинья. — Мы эксперимент. Я изучила наш устав и лицензию, а также все постановления Конгресса, которые к нам относятся, и обнаружила, что обычные законы о защите секретов к нам неприменимы. Я обнаружила, что комитет имеет полномочия для неограниченного доступа ко всем данным каждого гражданина и каждого учреждения на Лузитании, которые есть в памяти компьютеров.

Похоже было, что епископ разозлился.

— Вы хотите сказать, что комитет имеет право читать конфиденциальные записи церкви?

— Ага, — сказала Боскинья, — еще один шовинист.

— Но согласно Межзвездному Кодексу у церкви есть определенные права.

— Не надо злиться на меня.

— Вы не сказали мне.

— Если бы я сказала, вы бы стали протестовать, и они сделали бы вид, что соглашаются, и тогда я бы не смогла сделать то, что я сделала.

— А именно?

— Эта программа. Она обнаруживает любое обращение к файлам колонии Лузитании через ансибл.

Дон Кристао усмехнулся.