Игра мудрецов

– Хорошо, что у одного жителя деревни был дар лечить себя, – сказал Зверь. У него было перерезано горло, и Генри едва разбирал слова, но красные глаза по-прежнему злобно и жадно смотрели на него. – Через сутки все зарастет. Зря вы меня разозлили. Вокруг этих скал еще три селения, и я убью там всех. Всех!

– Посмотрим, прирастет ли голова, если я ее отрублю, – прошипел Эдвард и шагнул к нему с мечом наперевес, но Зверь с неожиданным проворством попятился и скрылся за уступом скалы.

Эдвард собирался уже идти за ним, но, обернувшись к Генри, бросил меч и подбежал к нему. Он за шиворот вытащил его и положил на берег, но что делать дальше, кажется, не знал и беспомощно смотрел, как Генри хрипит и корчится, пока тот не решил взять дело в свои руки. Перед глазами у Генри все расплывалось, вены на шее вздулись от недостатка воздуха, но он из последних сил сжал пальцы Эдварда в кулак и положил себе на солнечное сплетение.

Недостатков у Эдварда было полно, но, к счастью, отсутствие мозгов к ним не относилось. Он сообразил, чего от него хотят, и со всей силы врезал Генри под дых. Это был первый раз за время их знакомства, когда его мощные кулаки действительно пригодились: вода хлынула у Генри изо рта, он смог наконец вдохнуть и закашлялся, повалившись на бок.

– Все, все, тихо, – бормотал Эдвард, хлопая его кулаком по спине и тревожно озираясь. – Извини. План-то был хороший. Если бы этот козлина сдох, мой план мог бы в историю войти!

Несмотря на боль, раздирающую легкие, Генри мысленно записал слово «козлина» в список новеньких ругательств.

– Он забирает дары, когда убивает, – прохрипел Генри.

Это было большое, хоть и не сулящее ничего хорошего открытие, но Эдвард только рукой махнул – и тут же сморщился, схватившись за локоть.

– До тебя только сейчас дошло? Я, когда услышал песню, сразу вспомнил надписи на могилах. Чудовище украло голос у девушки по имени Герда, умение незаметно подкрадываться – у охотника Сайласа, немеряную силу – у парня по имени Бьорн. А некий Джон умел лечить самого себя, – хмуро сказал Эдвард. – Раньше люди с таким даром делали всякую опасную работу – чистили крыши, лезли в глубокие каменоломни. Если бы Зверь убил тебя, он бы присвоил твой дар разрушения. А если бы наоборот? Я читал, что разрушитель забирает силу тех, кого убивает. В общем, я решил, что пора вмешаться, и…

Он хотел продолжить, но скривился и крепче сжал локоть. Рукав уже пропитался насквозь – Генри только сейчас понял, что мерный стук, который он слышит с тех пор, как пришел в себя, производят капли крови Эдварда, падающие на камни. Генри бы на его месте перетянул рану до того, как начинать разговор, но, кажется, Эдвард знал о потере крови не больше, чем о спасении захлебнувшихся.

Генри с трудом поднялся с земли – никогда еще острые камни не казались ему такими удобными – и кое-как стащил с Эдварда мундир. К счастью, во дворце носили одежду трехсотлетней давности, так что мокрый от крови рукав оторвался от рубашки легко. Эту полосу ткани Генри крепко затянул над раной. Эдвард охнул.

– Еще хуже, – проскрипел он.

– Так и надо. Через полчаса снимешь.

Пару минут они сидели и молча смотрели на черную воду, лениво текущую мимо.

– Этот огонь… Он вроде как отдельно от тебя, да? – неожиданно спросил Эдвард. – Я думал, разрушители сами любят убивать и просто используют для этого дар, когда хотят. Но все не так, верно? Ты на Зверя с таким лицом бросился, что я тебя испугался больше, чем его. И вдруг понял: ты и огонь – не одно и то же.

Генри медленно кивнул. То, что Эдвард подумал об этом, тронуло его до глубины души. Агата, Сван и Джетт принимали его таким, как есть, но Генри уже начал понимать, как устроено общество людей. Его друзья были в чем-то такими же изгоями, как он сам. Эдвард был образцом всего, о чем мечтают жители этой земли: богатства, знатности, правильности. И то, что Эдвард сделал хотя бы попытку понять его, словно переворачивало в недрах королевства какие-то глубинные пласты земли.

– Рыцари из нас получились хуже некуда, – грубо сказал Генри, чтобы не показать, как он расчувствовался. – Надо возвращаться во дворец. Ты ранен, мне нельзя злиться, а про цветок памяти тварь наверняка соврала – откуда ему здесь взяться? Но если ты еще хочешь тут умереть, оставайся. Только жгут развяжи, тогда кровотечение тебя к рассвету как раз прикончит.

Эдвард, конечно, тут же встал. Генри был более чем уверен, что он так убедительно рыдал не только чтобы обмануть чудовище, но и потому, что его глупые мечты о красивой смерти натолкнулись на реальность: когда твоя жизнь в опасности, ты будешь сражаться за нее до последнего вздоха.