Игра на понижение

Особо не расстраивался и наш «Х»: ни по поводу надменных и циничных людей, которых он складывал в отдельную корзину и от которых временами зависел, ни по поводу китайских шаров, уникальности которых можно только позавидовать, ни вообще по какому-либо иному поводу. С момента обретения им сознательности он всегда находился в своём, каком-то особом русле жизни, ни во что не ангажируясь, практически ничем не увлекаясь, а только отдаваясь тому, что с его точки зрения, могло приносить пользу, будь то здоровая и рациональная пища во имя общего состояния здоровья или бесконечное накапливание знаний во имя применения их в каком-то неопределённо далёком будущем. А такой путь дистанцировал его от остального российского общества. Он так и не смог стать частичкой того реально окружающего его мира коммунальных квартир, в котором протекли лучшие годы его жизни. Того экзотического мира, где пища поджаривается на актуальных сплетнях коммунальной кухни, преобладает «собственное» мнение, почерпнутое из телевизионных «Вестей», а в прошлом из передовиц газеты «Правда», и доминируют споры о том, кто какой ногой забил гол в футбольном матче, как высшее проявление интеллекта. Он так и не смог сжиться с преобладающей некомпетентностью на местах, с единственно возможной для советского народа диктаторской формой правления, с социалистическим невежеством, наконец. Его путь в этой жизни пересекался с «общими путями российского народа» только лишь в тех случаях, когда этим путям угодно было пересечься с путём «Х», или в силу житейской опять же предопределённости.

Поначалу он ничем не отличался от других. Как все, играл со сверстниками в войну на развалинах разбомблённого дома, как все, учился в советской школе и был, конечно же, отличником, как все, окончил советский Политехнический институт, как все, был по самой распространённой профессии инженером-механиком, число которых в конце 60-х превышало потребности хозяйства в 10 раз, как все, имел оклад 110 рублей в месяц. В армии не служил, поскольку в тот период времени двухмесячные лагеря после окончания вуза были достаточным условием для получения звания «офицер запаса». Дальнейшее прохождение летних лагерей и переподготовки в них саботировал, как только мог и, в результате, так ни в одном из них и не был. Потом пошёл несколько нетрадиционным путём, плюнув на инженерскую карьеру и став солдатом 40-тысячной армии эстрадных артистов и являя зрителям своё авторско-исполнительское искусство с гитарой в руках и объездив с концертами большую часть страны. А дальше вообще сошёл с пути, но не как железнодорожный состав, окончивший свою жизнь катастрофой, а уходом в тот самый – господи, тогда ещё и слова-то такого не существовало – дауншифтинг, о котором зашла речь.

Как-то наш «Х» случайно увидел где-то картинку с соответствующей подписью внизу, и понял, что это про него. Правда, не совсем.

Размышления о дауншифтинге

– И почему же не совсем? – раздался виртуальный вопрос Саи Бабы.

– А потому что причины у меня были несколько иные. И не то чтобы спуск по карьерной лестнице, и не то чтобы абсолютный уход куда-нибудь в секту, в коммуну хиппи или, уж тем более, в скит в глухой сибирской тайге, а нечто среднее между первым и вторым. И потом в этой вилке между первым и вторым находились две мои сугубо личные проблемы – как бы это помягче сказать – проблема национальная и политическая.

– Это очень громко сказано. Тогда, видимо, речь идёт не столько о причинах, сколько о мотивах твоего желания уйти в иную жизнь.

– Бесспорно, Вы правы, так будет гораздо точнее. Хотя какой-либо разграничительной линии между тем, что было раньше и тем, что стало потом, я бы не стал проводить. Это, скорее, смещение личностных акцентов в определённую сторону или, иными словами, примат личностного над навязываемым, спускаемым сверху, обязательным, если хотите.

– То есть, ты всю жизнь подчинялся приказам и распоряжениям, был зависим от чужих мнений и, быть может, прихотей, а теперь свободен и волен в своих поступках и действиях. Так, что ли?

– Совершенно верно. Хотя в одной из частей моей трудовой биографии длиной в семнадцать лет довлели надо мной не столько приказы и распоряжения, сколько прихоти и диктат.

– Но ведь в таком положении находится абсолютное большинство людей на земле, находящихся в той или иной сфере деятельности.

– С одной небольшой разницей, заключающейся в том, что в нормальной стране с нормальным обществом это абсолютное большинство всю жизнь сосуществует в идеальной – ну, пусть точнее, относительной – гармонии со всем остальным, тем, что имеет место за пределами этих чужих приказов, распоряжений или прихотей.

– А в твоей стране, значит, было иначе? То есть ты хочешь сказать, что вне службы и работы ты тоже испытывал определённый дискомфорт, не связанный, скажем, с безответной любовью, с неудавшейся семейной жизнью или, наоборот, с фатальным одиночеством?