Игра на понижение

– Предыдущая система хозяйствования, доиндустриальная то есть, могла прокормить примерно полтора миллиарда человек, – прикинул отец. – На остатках технологий индустриальной эпохи пускай еще столько же. Итого три миллиарда.

– Три, не больше! Вопрос: а что произойдет с оставшимися тремя миллиардами людей? Ответ, я думаю, совершенно понятен. Их просто не станет физически, они погибнут от войн, голода и болезней. И только когда они погибли бы, на этом кладбище, в которое превратилась бы Земля, возможно, появятся какие-то новые формы хозяйствования и технологии управления, позволяющие нам сделать шаг вперед, преодолев этот чертов «фазовый переход». – Профессор перевел дух и продолжил уже на полтона ниже, вглядываясь в ошарашенные этой тирадой лица собеседников: – Так вот игра на понижение – это как раз процесс снижения численности населения Земли, когда каждая страна, каждое общество делает все, чтобы это происходило не за его счет, а за счет соседа.

– Но теперь, когда мы знаем о Почтальонах, так ведь не будет, – рассудительно возразил Олег. – Человечество взялось за ум. Правильно?

– В принципе, правильно, – усмехнулся профессор. Он опустил глаза и словно стал ниже ростом. – Человечество взялось за ум. И два представителя этого ума в лице твоего отца и брата сидят сейчас перед нами. И когда твой отец отсюда, из Можайска, контролирует технологические процессы на своем сахалинском заводе и когда твой брат опускает свой паром на лунный космодром, они фактически делают все, чтобы наше падение затормозилось не на трех, а на четырех, на пяти или на пяти с половиной миллиардах. А мы с тобой, Олег, выполняем иную функцию. Ты как военный, а я как государственный чиновник, мы оба нужны для того, чтобы те полмиллиарда, миллиард или два, на которые сократится человечество, пока мы не дотянемся до Урана, произошли не за наш счет. Тоже в своем роде благородная цель.

– А почему государственный чиновник? – вдруг спросил Евгений. – Вы же ученый, Владимир Филиппович?

– Я советник президента по контактам с иными цивилизациями, – криво усмехнулся профессор. – Если завтра Почтальоны прилетят снова, я уже ничего не смогу с вами вот так отметить, поскольку буду нарасхват. И прилетят они обязательно, но вот когда именно… Я все же один из ведущих специалистов по этой теме и лучше других знаю, насколько мало нам известно о братьях по разуму. Даже лабораторию мою три года назад сократили. За бесперспективностью. Нам не хватает данных, и изучаем мы в основном не инопланетян, а те последствия, которые были причинены Земле их кратким визитом. – Он снова поднял голову и окинул взглядом собеседников. – Знаете, есть какая-то горькая ирония в том, что они пролетели десятки световых лет, используя невообразимые для нас технологии, только для того, чтобы мы потеряли их послание. Потеряли. Забавно будет, если они прилетят снова и узнают, что мы их послание так и не получили. Вот при этом объяснении я бы присутствовать не хотел.

– Э, Филиппыч, да ты совсем расклеился, – засмеялся отец, жестом останавливая Олега, снова потянувшегося к бутылке. – Пора бы нам заканчивать, тем более что ждет вас завтра, ребята, дальняя дорога. Ты, Жень, куда?

– В Домодедово и на рейс до Брисбена. Это быстрее, чем через Сингапур.

– А ты, Олег?

– До Бейнеу. Есть такая задница мира на Мангышлаке.

Профессор поднял слегка затуманенный взгляд на Олега.

– Ты поосторожней там, – вдруг посоветовал он вполне трезвым голосом. – Я тебе как президентский советник говорю. Через месяц в Баку мирная конференция назначена по туркменской проблеме. Возможны провокации на «зеленой линии». Игра на понижение, она ведь не закончена. Каждый хочет, чтобы не за его счет…

23 апреля 2074 года.

Лунная база «Армстронг», блок безопасности

Комиссар международной полиции закрыл глаза и помассировал виски пальцами. Тошнота при нахождении в невесомости более суток проявляется почти у всех, организм стремится поскорее избавиться от излишка жидкости. А вот мучительные приступы мигрени, если после невесомости человек начинает работать при пониженной гравитации, гарантированы лишь одному из трехсот. Ему не повезло. Как всегда. Не помогали ни таблетки, ни ношение компрессионного белья. Старожилы, правда, уверяют, что со временем это проходит, но за те месяцы, что он провел на Луне, у него почему-то не прошло.

Боль отступила куда-то в самый центр головы и осталась там огненным комочком. Комиссар открыл глаза и попытался сосредоточиться.