Игра по чужим правилам

Сна – ни в одном глазу. В приопущенное на ширину двух ладоней окно купе волнами вливался тёплый июньский воздух, полный специфического, сугубо «железнодорожного» аромата пополам с запахами подмосковных лесов, и мы, заварив в предусмотрительно прихваченных из дома кружках чай «со слоном», принялись строить планы на завтрашний день.

Задача у нас совсем несложная: найти дом по заранее известному адресу, подняться на второй этаж, представиться и побеседовать. Фотография «разыскиваемого» имеется, описание его обычного распорядка – тоже, посланцы генерала не теряли времени даром. А вот как начать сам разговор – это вопрос крайне интересный.

Итак, что мы имеем? Наш «клиент» – инвалид, ведущий крайне замкнутый образ жизни. Общается только с соседями, в особенности, с девочкой лет двенадцати-тринадцати. Интересуется астрономией на любительском уровне – на этой почве они с девчонкой и подружились, поскольку та всякий ясный вечер торчит на балконе у соседа, рядом с самодельным телескопом. И, главное: есть все основания полагать, что в каждом, кто к нему приблизится, Виктор Иннокентьевич (так зовут нашего «клиента») готов видеть, в лучшем случае, «ликвидатора» Конторы, стремящегося довести до конца зачистку сотрудников «спецотдела», а в худшем – боевика-Десантника. И свернуть его с этой мысли возможным не представляется – в разговоры он вступать не намерен, и готов на самые решительные действия. Например: подорвать и себя, и незваного гостя «лимонкой», которую постоянно таскает в кармане домашней куртки.

Так что, на встречу с ним идём мы трое. Комонсы. Те, кого Десантники не могли «оседлать» ни при каких обстоятельствах – руки у них коротки подчинить себе личности земных подростков. Наш «разыскиваемый» в курсе этого обстоятельства, поскольку сам однажды побывал в шкуре тех, кого пытались взять под контроль Пришельцы – и, надеюсь, одного этого соображения хватит, чтобы хотя бы заговорить с нами. Ну а там видно будет. Главное – ввязаться, как говаривал Наполеон.

На часах половина третьего. Девчонки спят на нижних полках, Аст раскинулся на своей верхней и чуть слышно похрапывает, свесив руку вниз – кисть расслабленно покачивается над свернувшейся в клубочек Миладкой. Девочка по жаре сбросила на пол простынку, и теперь предстаёт перед нашим с альтер эго нескромным взором в наряде, состоящем из узких белых трусиков и маечки на босу грудь. Альтер эго от этого соблазнительного зрелища порывисто вздыхает и отворачивается к проносящемуся мимо ночному пейзажу. Не облизывайся, не нужно это тебе, не твоё…

Поезд миновал Сергиев Посад – здесь он именуется на советский манер, Загорском – и теперь чернильной тьме мелькают лишь редкие огни деревень да раскачиваются фонари на полустанках, которые мы пролетаем с завидной скоростью.

Если кто-нибудь однажды спросит, что для меня дороже всего в этом невероятном «попаданстве», то ответ был бы: вот эти редкие минуты одиночества наедине со своими воспоминаниями, чудесным образом оживающими вокруг. Когда не надо что-то решать, куда-то бежать, выполнять головоломные миссии, гадать над очередными неразрешимыми проблемами и туманными перспективами – просто лежать и неторопливо, безумно впитывать в себя давно ушедшее и вот, вернувшееся назад…

В голове у меня (точнее в той части черепушки альтер эго, которую я занимаю) неотвязно вертится прилипчивая, как банный лист и банальная, как шлагбаум, мелодия:

«Вот потому-то мила мне всегдаВологда-гда-гда-гдаВологда-гдаГород где судьба меня ждёт…»

Да что же это такое, в самом деле? Как теперь избавиться от этой напасти?

«…вот потому-то мила мне всегда,Вологда-гда-гда-гда, Вологда-гда,В доме, где резной палисад…»

1979 г., июль

Вологда

На следующий день.

Упомянутый в песенке резной палисад (вернее сказать, самый обыкновенный заборчик) действительно был – аккурат, перед двухэтажным деревянным домиком постройки года эдак девяносто пятого. Или девяносто восьмого, тысяча восемьсот, ясное дело. В Вологде хватает таких – ладных, крепких, как гриб-боровик, вроде бы и тронутых неумолимым течением времени, но всем видом своим уверенно заявляющих: «мы тут ещё лет пятьдесят простоит, а то и больше! Эти ваши панельные пятиэтажки, позор и поношение самого понятия „архитектура“ рассыплются, или будут снесены по какой-нибудь реновации – а мы стояли и стоять будем!»