Игра по правилам

— Это мне Гревил дал. Он говорил, что на улицах небезопасно, и хотел, чтобы я всегда держала эту штуку наготове. Он говорил, всем женщинам надо носить их из-за грабителей и насильников... как судья, он очень много слышал о нападениях на женщин. Он говорил, что от одного удара даже громила окажется беспомощным и у меня будет время убежать.

Мне не составило большого труда в это поверить. Я наклонил черный набалдашник и посмотрел на изгиб жесткой упругой пружины, которая тут же выпрямилась, стоило мне его отпустить. Поднявшись на ноги, Кларисса сказала:

— Простите. Я никогда не прибегала к ней раньше, тем более в гневе. Гревил показал мне, как... он только сказал мне, что надо размахнуться что есть силы, чтобы пружина ударила как можно больнее.

«Спасибо тебе большое, дорогой мой брат», — подумал я.

— А пружина убирается назад? — спросил я. Она кивнула.

— Нужно повернуть толстую пружину по часовой стрелке... она отпустит тонкую, и та уползет в футляр.

Я сделал, как она сказала, но тонкая пружина с набалдашником по-прежнему торчала.

— Нужно обо что-то ударить набалдашником, тогда она уберется.

Я ударил набалдашником о стену, и тонкая пружина послушно уползла в толстую, а виднеющийся набалдашник стал похож на кончик какой-то очередной безобидной безделушки.

— А как она работает? — поинтересовался я, но Кларисса не знала.

Я обнаружил, что противоположный конец рукоятки отвинчивается при небольшом усилии. Я стал его отвинчивать, пока оборотов через двадцать он не оказался у меня в руке, и я увидел, что вся нижняя часть рукоятки представляет собой мощный магнит.

«Как все просто», — подумал я. В обычном положении магнит держит тяжелые пружины в рукоятке. От сильного взмаха пружины выбрасывает, так как магнит их не удерживает и отпускает. При этом развивается страшная ударная сила.

Я привинтил колпачок на место и, взявшись за рукоятку, сильно взмахнул. Пружины точно выстрелили — гибкие, блестящие, зловещие.

Я молча сложил эту штуку и протянул ей.

— Это называется кийога, — сказала она. Мне было все равно, как она называлась, так как я не стремился больше ее видеть. Кларисса привычно сунула в карман своего плаща это рекомендуемое для всех женщин средство, гарантирующее возможность дать решительный отпор разбойникам, маньякам и разным женоненавистникам.

Грустно и нерешительно она взглянула мне в лицо.

— Наверное, я не могу просить вас забыть о том, что вы меня здесь видели? — спросила она.

— Вряд ли мне это удастся.

— Не могли бы вы... просто не говорить об этом? Если бы наша встреча произошла несколько по-иному, я думаю, Кларисса бы даже могла мне понравиться. У нее были большие глаза, которые от улыбки стали бы еще красивее, и хорошее чувство юмора, которое ощущалось несмотря на то, что творилось у нее в душе.

— Прошу вас, — выдавила она.

— Не просите, — резко ответил я. Такой ответ вызвал у меня чувство неловкости и не устроил ее.

— Гревил рассказывал мне о вас, — произнесла она, переведя дыхание. — Я думаю... Я должна верить его мнению.

Она порылась в кармане своего плаща и вытащила простой брелок с тремя ключами.

— Пожалуй, это должно быть у вас, — сказала она. — Я больше не воспользуюсь ими.

Кларисса положила их возле автоответчика, и я неожиданно увидел блеск слез в ее глазах.

— Он умер в Ипсуиче, — сказал я. — Его кремируют там в пятницу днем, в два часа.

Не глядя на меня, она молча кивнула, прошла мимо, вышла из комнаты в вестибюль и оттуда — на улицу, тихо, навсегда закрыв за собой входную дверь.

Я со вздохом огляделся. Книжка-шкатулка, хранившая ее письма, все еще раскрытая, лежала на полу. Нагнувшись, я поднял ее и поставил на полку. «Сколько же здесь еще пустых книжек? — подумал я. — Завтра вечером после встречи с Эллиотом Трелони я приду и посмотрю».

А пока я поднял с полу зеленую каменную шкатулку и поставил ее на столик с хризантемами, отметив, что резной ключик из шкатулки-книжки был слишком велик для ее крохотного замочка. Связка ключей Гревила тоже валялась на ковре. Я продолжил то, от чего меня так грубо оторвали, но обнаружил, что даже самый маленький ключик в связке тоже не подходил по величине к зеленой шкатулке.

«Сплошные неудачи», — подумал я с грустью.

Я выпил содовую, из которой уже вышел весь газ, потер свою руку, но легче не стало.

Я думал, что же такое Гревил мог сказать ей обо мне, чему можно было верить.

Из необследованных мною вещей в комнате еще оставался полированный шкафчик под телевизором. Не ожидая найти там ничего интересного, я нагнулся и, потянув за ручку в виде медного кольца, открыл одну из дверок. Другая дверца тут же открылась сама, и содержимое шкафчика выплыло ко мне как единое целое: видеомагнитофон с черными коробками видеокассет на двух полках под ним. На коробках были маленькие однотипные наклейки, но на этот раз не с формулами, а с датами.

Я наугад вытащил одну из коробок с кассетой и с удивлением посмотрел на несколько большую наклейку. На ней было крупно написано: «Скаковой видеоклуб», а далее более мелко напечатано на пишущей машинке: «7-е июля, Сандаун-парк, Дазн Роузез».