Как именно я уснул и на чём закончились блуждания моих мыслей – вспомнить не представлялось возможным. Сутки сменились, мозг отдохнул и перезагрузился. После пробуждения от разговоров о «высоком» мой центр интереса сместился значительно ближе к точке дел насущных. Объёмы действий, спектры исходов, событийные проекции, совесть, дебри о различных электромагнетизмах, о любви и тщеславии, с таким упоением вчера воспринимаемые, сегодня казались чем-то очень незначительным и имеющим весьма отдалённое отношение к моей жизни. Ближе были размышления о предстоящем завтраке, мысли о том, что сегодня надеть и что нужно наконец поменять Юме загранпаспорт: мы так и не сделали этого после свадьбы и оттого были ограничены в перемещениях и планах на лето. Наполнение мыслей было абсолютно обычным и как будто бы не требующим вмешательства и корректировки. Тем не менее в голове сохранилось воспоминание об очень объёмном и довольно-таки важном вчерашнем разговоре. Но все мои попытки мысленно вернуться в него и насладиться какими-то его отдельными частями, смакуя чьи-то слова или размусоливая ответы, натыкались на какой-то непонятный блок. Разговор ощущался не чем-то очень значимым, ярким и близким, что случилось совсем недавно, а какой-то очень пустяковой и несущественной частичкой жизни, если и существовавшей, то в весьма отдалённом прошлом. Из разряда «это было давно и неправда». На возникающие в голове отдельные крупицы оговорённых тем появлялась стойкая реакция в виде незаинтересованности и стремления начать думать о чём-то другом. Очень странное ощущение. Но тот факт, что само это ощущение мне таки удалось зафиксировать и заострить на нём своё внимание, давал надежду разобраться в причинах его возникновения. Закончив все утренние первостепенные дела в ванной комнате и сделав комплекс упражнений на пресс, я направился в кухню, где меня ждала десертная ложка амарантового масла натощак, приготовленные Юмой её фирменные гренки, мамино домашнее сливовое варенье и ароматный чай с бергамотом. Слегка приобняв Юму со спины и с пожеланием доброго утра чмокнув аккуратно в шею, я разместился за столом, приготовившись наслаждаться завтраком.
– Я вчера уснула, – оживлённо заговорила Юма, – и даже не помню, как ты пришёл. Вы, по-моему, что-то совсем поздно разошлись. Как посидели-то? Кто выиграл?
– Мотя с В не доиграли вчера, – ответил я, не выдавая своих внутренних терзаний. – А в целом посидели хорошо, интересный разговор получился.
– Явно небезынтересный, судя по тому, как долго он длился. – Последовала короткая пауза. – Но всё же какой-то ты странный. Как будто не с той ноги встал. Или просто в мыслях до сих пор витаешь. Но ты смотри, будь аккуратней, лучше голову особо не напрягай сегодня, двадцать третий лунный день же начался утром.
Способность Юмы насквозь видеть и чувствовать моё истинное состояние и настроение пришлась, как никогда, кстати. У меня совершенно вылетели из головы все эти лунные дни. Может, поэтому у меня сегодня совершенно иное мировосприятие?
– А я всё с утра понять не мог, – удовлетворённо произнес я, – почему сегодня совершенно другая голова. Как-то всё бесит по мелочи, раздражительность какая-то нелепая и безразличие ко вчерашнему разговору. Не мог понять, в чём дело. Совсем про дни эти лунные забыл, как всегда, а ты ни с того ни с сего про них заговорила.
– А, ну это естественно, – улыбнувшись, поддержала она. – Разумеется, в двадцать третий будет совершенно другая голова. Я краем уха слышала вчера какие-то бурные философские споры и обсуждения. Двадцать второй как раз прекрасен для подобных разговоров. Ты, кстати, зря забываешь про лунные дни, в них лучше вписываться правильно.
– Да закручиваюсь какими-то делами или мыслями, и вылетает из головы постоянно. Напомни, пожалуйста, ещё раз, постараюсь запомнить, что там конкретно какой день означает.