Игра престолов. В мире Льда и Пламени

В книгах Мартина очень мало магии. В этом он следует по стопам Толкиена. Если приглядеться, Средиземье – это волшебный мир, в нем много чудес, однако магия используется крайне редко. Читатель никогда не видит Гэндальфа творящим волшбу. Когда дело доходит до драки, волшебник вытаскивает меч и сражается. Да, он запускает фейерверки, его посох светится, но это, по сути, и все. Магия непостижима. Магия таинственна. И это именно тот вид магии, который был нужен Мартину. Он регулярно видел одну и ту же ошибку в написанных в угоду популярности фэнтези-книжках. Авторы делали свои миры излишне магическими. Их населяли могущественные волшебники и ведьмы, способные щелчком пальца уничтожить половину мира… и тем не менее в каждом королевстве была своя армия, а власть все равно принадлежала монархам и лордам. А что же всемогущие волшебники? Почему они не правят королями? Ведь те, кто обладает могуществом, всегда стремятся к абсолютной власти.

Мартина также волнует тема классов в фэнтези. Многие авторы копируют классовую структуру средневековья – в их произведениях есть короли, аристократы, торговцы, слуги и все прочие, – не понимая, что на самом деле означает это расслоение. Может ли мужественная служанка отчитывать капризного прекрасного принца? «Да он бы привязал ее к позорному столбу и приказал закидать тухлыми овощами! Вот так делались вещи в те времена!»

 – возмущается Джордж Мартин.

Люди той эпохи с пеленок воспитывались с осознанием своего места на социальной лестнице и пониманием обязанностей и привилегий. Попытки действовать вопреки сложившимся традициям вызывали конфликты в реальной жизни, приводили к гонениям и смерти. Мартин постарался отразить этот момент в своем творчестве.

Часто у Мартина спрашивают: знает ли он сам, чем закончится его история? И писатель отвечает небольшим монологом, который помогает читателям понять, насколько все-таки философское у Джорджа Мартина отношение к жизни.

«Существуют разные типы писателей, – говорит он. – Я привожу этот пример во многих своих речах. Я люблю говорить, что все писатели делятся на два типа: на архитекторов и садовников. У первых все тщательно спланировано уже тогда, когда они еще не написали ни слова своего нового романа. Они уже тщательно проработали мир, знают, сколько комнат будет в доме, как они будут соотноситься друг с другом, какую высоту будет иметь каждый этаж, где следует проложить проводку и трубопровод и так далее. Они все это знают до того, как вколотят первый гвоздь.

А есть садовники, которые роют ямку, сажают растение, поливают его своим потом и кровью, и потом что-то прорастает. Обычно садовники знают, что именно они посадили, – персиковое дерево или кактус. Но они не знают, какую форму примет растение. Думаю, что большинство читателей занимают золотую середину в этой классификации. Сам-то я в большей степени садовник, чем архитектор. Толкиен был таким же.

«В искусстве нет демократии. Люди не могут проголосовать за нравящуюся им концовку». (Джордж Мартин)

Но сам я люблю сравнивать мои книги с путешествием.