Игра с судьбой. Боярин

- А коли понятливый, так слушай и не перебивай! До особого моего, или вышестоящего начальства, коим могут являться лишь воевода Афанасий Егорыч и Светлейший Князь Петр Александрович Невский, распоряжения, вы оба-двое поступаете под начало гвардейского старшины, - указываю стрельцам на удивленно задравшего брови Савелия, и говорю уже ему: - Давай, Савелий, распоряжайся по хозяйству, чтобы печи были затоплены и все такое.

- А как же… - гвардеец поднял скованные руки.

- Это уже твои проблемы. Не я же буду искать, чем расклепать твои цепи?

На крыльцо вышла Алена, и я поспешил к ней.

- Вам что-нибудь требуется, Алена Митрофановна?

- Нет, Дмитрий Станиславович. Я к батюшке.

- Я вас провожу.

Девушка никак не отреагировала на мое заявление и молча пошла к воротам, сетуя на воеводу, что не дал в дорогу какую-нибудь девку в услужение боярышне. Да и я не догадался об этом попросить, направился за ней.

Погост оказался за заброшенной деревенькой. Завидев могилки, я остановился, давая возможность девушке наедине попрощаться с дорогими ей людьми. Не знаю, сколько прошло времени, но продрог я изрядно. Когда начало смеркаться, не выдержал и окликнул Алену.

Возвращались тоже молча. От усадьбы тянуло дымком, и слышался металлический звон. Звон, как, оказалось, доносился от конюшни. Там Владимир сбивал цепи с рук Савелия.

С лошадьми ямщики уже управились, определив их на ночь в конюшню. Сани так и остались посреди двора, на том самом месте, где в ту страшную ночь стояла телега с трупами. Это воспоминание навеяло мысль о том, как же девушка будет ночевать одна в комнате, где убили ее нянечку? Пришлось еще раз посетовать на несообразительность воеводы, что не отправил с нами какую-нибудь девку. Ладно бы нам день в пути быть, а то, по заверениям ямщиков, не менее трех недель.

К моему облегчению как-то само собой получилось, что заботу об Алене взял на себя Владимир. Из всех он один был женатый, а потому имел опыт общения с женщинами в бытовом плане. Да и в пути я несколько раз замечал, как он, управляя повозкой боярышни, перебрасывался с ней парой-другой слов.

Я же, к своему удивлению, не то чтобы робел перед Аленой, а просто не мог найти нужных слов для беседы с ней. Уж там-то, в моем мире я бы ее за пятнадцать минут… Впрочем, там таких не было… А каких таких? Какая она – Алена Митрофановна? Я-то доселе видел ее всего пару раз мельком. Один раз, когда защищал ее от бандитов. Другой, если то мне не померещилось, когда первый раз очнулся в санях после ранения. А пообщаться нам и вовсе не доводилось. И особым желанием общения со мной она, как видно, не горит. Ну да впереди дорога длинная. Думаю, еще пообщаемся.

И снова плен

Ночью меня сбросили с лавки и, заломив руки за спину, связали, попутно несколько раз пнув под ребра.

- Попался, гаденыш! – услышал я злорадный голос Залесского. - Из-за тебя теперь и девку порешить придется. На сук его!

- Погодь, Никита. На сук его завсегда успеется, - раздался еще один знакомый голос, и я, повернув голову, в свете разгорающихся лучин с удивлением увидел живого и невредимого Евлампия Савина. – У меня к этому человеку интерес имеется.

Как только я до конца осознал ситуацию, меня вдруг разобрал неудержимый смех. Тот самый смех, который называют истерическим. До сих пор думал, что подобному подвержены только психически неуравновешенные люди. Себя, естественно, таким не считал. И вот теперь, лежа на грязном полу, ухохатывался до слез и боли в животе, и никак не мог остановиться. А душу меж тем обволакивало чувство безразличия к собственной дальнейшей судьбе. Все! Все надоело! Весь этот бред надоел! Пусть меня либо вылечат, либо убьют, но участвовать в этом балагане я больше не намерен.

Вот только Алену жалко. Получается, что из-за меня теперь и ее убьют. И спасти ее на этот раз у меня не получится – связан крепко, и на помощь прийти некому. А что с остальными? Наверняка тоже в живых не оставят, если уже не порешили. Я-то жив, только благодаря какому-то интересу, имеющемуся ко мне у изменника Евлампия. Интересно, что ему от меня нужно? Эта мысль заставила смех отступить, и я затих, упершись лбом в пол и тупо пялясь в забитую грязью щель меж половых досок.

- Закончил кудахтать? – поинтересовался Евлампий, несильно толкая меня в плечо носком сапога. – Поднимите его, хлопцы. Надобно мне его глаза видеть.

Меня схватили за связанные за спиной руки и дернули вверх так, что хрустнули плечевые суставы.

– Осторожней, черти! – вскрикнул я, морщась от боли. – Руки выломаете, я ж тогда говорить не смогу.

- Сможешь, - заверил Евлампий. – На дыбе все говорить начинают, аки греческий проповедник перед паствой.

- Я не такой, как все. Я больше на ласку поддаюсь.

- И приласкать могем. Сунь-ка, хлопец, кочергу в печь, пусть согреется для ласк.

- Чего тебе надо-то от него? – опередил мой вопрос Залесский.

- Слышал я, когда связанным в бортничей избушке сидел, как Петьке его денщик про какое-то золотишко рассказывал, которое он вместе с этим вот, - кивнул на меня Савин, - где-то в лесу припрятали.