Игра со Смертью

Разве мог подопытный голодранец, чудом спасшийся из клиники влиятельного ученого, мечтать о том, чтобы подмять под себя город? А, по сути, стать правителем незаменимого звена между двумя мирами, обеспечивающего оба измерения всем необходимым.

Когда — то мои мечты не заходили дальше того, чтобы спокойно прожить хотя бы один день. Без издевательств и истязаний, без грубых окриков и унизительных взглядов похотливых самок, покупавших меня у немца. Конечно, если не считать таковой безумную идею убить Доктора собственными руками. Дьявол. Я распланировал до мельчайших подробностей, как это произойдёт. Сидя в той проклятой камере, глядя исподлобья на бледного ублюдка, который подготавливал свои пыточные инструменты, я представлял, как в мое горло потечёт его тёплая кровь, когда я вгрызусь ему в глотку. Окажется ли мясо Эйбеля жёстким на вкус? И я всё больше понимал, что даже если оно будет отдавать резиной…Даже если его невозможно будет проглотить…Я буду жевать его грёбаное сердце с удовольствием, смакуя вкус, подыхая от острого наслаждения. Ненависть — самая лучшая специя ко всем блюдам мести!

Доктор любил проводить опыты не только над телами своих пленников, но и над их психикой, вспарывая души острыми, как лезвия, экспериментами. По его приказу, в клетку к голодным пленникам кидали куски слегка протухшей мертвечины, и уходили, оставляя надолго одних. Таким образом они проверяли силу воли, стойкость психики и какие — то только им одним известные параметры. Уже через некоторое время из соседних клеток, отделенных стенами, начинало доноситься громкое чавканье, и я брезгливо морщился, понимая, что кто — то всё же сломался. И неудивительно — ведь перед началом этого чудовищного эксперимента в подвалы более двух суток не спускали никакой еды. Хотя, стоит заметить, что те, кто прогибались первыми, проживали намного дольше свои никчёмные жизни, чем те, кто стоял до последнего, с презрительной ухмылкой на губах…и сдавался дикому голоду, когда сил терпеть боль и жажду уже не оставалось, они жадно кидались на уже почерневшее мясо…Такие умирали первыми. И вот этих мне всегда было жаль. Персонал небрежно, порой со скабрезными шутками и противным смехом, режущим по ушам, обсуждал смерть того или иного подопытного от отравления испорченным, токсичным мясом, а я, лёжа на полу, скрючившись от жуткой боли голода, охватившей всё тело, въевшейся в каждую клеточку, пытался заставить себя подползти к трупу, от которого смердело за километры, и сожрать хотя бы кусочек. Чтобы наконец прекратить все мучения и сдохнуть к чертям собачьим. Пытался… и не мог. Потому что в голодном угаре мне вдруг представлялось, что это тело Доктора передо мной, как напоминание о том, почему я не должен приближаться к нему. Почему должен стиснуть зубы и терпеть эту агонию. Для того чтобы когда — нибудь я все же смог увидеть именно его разлагающийся труп, и это стоило мучений.

«Прошло пять суток с момента начала эксперимента. Однако Объект даже не притронулся к трупу, на все предложения доктора Тильта отвечая диким взглядом. Потребляет только воду. Из шести подопытных он единственный продержался настолько долго. Рекомендуется прекратить исследование. Все необходимые результаты по нему представлены доктором Тильтом…»

* * *

18***г

Я уже потерял счёт времени. Годы без Викки слились для меня в единую бесконечную унылую вереницу дней и ночей, периодически разбавляемую наиболее опасными и болезненными экспериментами Доктора, или же оргиями, проводимыми им. Тоска по девочке притупляла все чувства. Я перестал чувствовать голод, холод, боль, даже унижение, когда очередная богатая тварь уводила меня, удерживая за ошейник, в комнатку, где призывно раздвигала ноги, не заботясь о том, стоит у меня на неё или нет.

Я ждал. Поначалу ждал, отсчитывая каждый грёбаный день без неё, даже когда из меня на живую вырезали куски внутренних органов, я закрывал глаза, стискивая зубы, подыхая от бешеной боли… и представлял свою маленькую девочку… Такую хрупкую, с нежной алебастровой кожей, с ласковой улыбкой и сияющим взглядом глубоких серых глаз. Вот ради кого стоило молчать, пока доктор Шварц аккуратно срезала образцы тканей печени либо почек. И я должен оставаться ильным. Чтобы не разочаровать Доктора. Я знал, чуял это — как только долбаный подонок увидит мою слабость, меня убьют. После каждого проведенного опыта я улавливал в его глазах презрение вперемешку с восхищением. Оказывается, можно кого — то одновременно презирать за происхождение, и в то же время восхищаться им. Я его ценный и особенный экспонат. И до тех пор, пока я был интересен Эйбелю, у меня оставался шанс снова увидеть Викки.