Игра в бисер

С застывшим сердцем, с пылающими глазами стоял Слуга, вобрав голову в плечи, испуганным, но ненасытным взором впившись в преображенное, заколдованное небо, не веря своим глазам и все же твердо уверенный, что происходит нечто страшное. Подобно всем, кому явилось это ночное видение, ему казалось, что и давно знакомые звезды заколебались, разлетались во все стороны и падали у него на глазах, и он ждал, что небесный свод, если не поглотит его земля, вскоре предстанет перед ним черный и опустошенный. Через короткое время он, правда, понял то, чего не дано было понять другим: знакомые звезды тут, и там, и повсюду оставались на своих местах, звездный вихрь бешено метался не среди старых известных звезд, а в пространстве между небом и землей, и эти падающие или брошенные новые огни столь же молниеносно появлялись, как и гасли, и горели они пламенем несколько иного оттенка, нежели старые, настоящие звезды. Это утешило Слугу и помогло ему овладеть собой, но, хотя звезды, которые вьюгой неслись по небосводу, были новые, непостоянные, какие-то другие звезды, они, страшные, злобные, все равно предвещали несчастье и смятение, и глубокие вздохи вырывались из его пересохшего горла. Он смотрел на землю, прислушивался к звукам вокруг, чтобы узнать, один ли он стал свидетелем этого призрачного зрелища или его видели и другие. Вскоре до него стали долетать из соседних хижин стоны, рыдания, крики ужаса; стало быть, и остальные это увидели, они громко оповещали других, подняли тревогу среди спящих, не подозревавших беды, еще минута – и страх, паника охватят все селение. Слуга глубоко вздохнул: его, заклинателя дождя, эта беда касалась прежде всего, – его, ибо он в какой-то мере отвечал за порядок в небесах и в воздухе. До сих пор он заранее предугадывал и предчувствовал великие бедствия: наводнения, градобития, сильные бури; он всегда подготовлял и предостерегал родоначальницу и старейшин, предотвращая наихудшее, и благодаря своим знаниям, своему мужеству, своему доверию к высшим силам помогал справиться с отчаянием. Почему же он на сей раз ничего не предвидел, ничем не распорядился? Почему он ни с одним человеком не поделился смутным, пугающим, томившим его предчувствием?

Он приподнял полог у входа в хижину и тихо позвал жену. Она вышла, держа у груди младшего ребенка, он отнял у нее малыша и положил его на соломенную подстилку, потом взял Аду за руку, приложил к губам палец, давая понять, чтобы она молчала, вывел ее из хижины и увидел, как ее всегда терпеливое, спокойное лицо сразу исказилось от ужаса.

– Пусть дети спят, они не должны этого видеть, слышишь? – прерывисто зашептал он. – Не выпускай никого, даже Туру. И сама сиди дома. Он поколебался, не уверенный, сколько он вправе сообщить ей, какими мыслями поделиться, потом твердо добавил:

– С тобой и с детьми ничего не случится худого. Она ему поверила сразу, хотя только что пережитый страх еще не покинул ее.

– Что случилось? – спросила она, не глядя на него и подняв глаза к небу. – Что-нибудь страшное, да?

– Да, страшное,– ответил он мягко, – я думаю, что в самом деле очень страшное. Но это не коснется ни тебя, ни малышей. Не выходите из хижины, пусть полог будет плотно закрыт. Мне надо пойти к людям, поговорить с ними. Ступай, Ада!

Он подтолкнул ее к входу в хижину, тщательно задернул полог, постоял еще несколько мгновений, обратившись лицом к звездному ливню, который все не прекращался, потом еще раз тяжело вздохнул и быстрыми шагами зашагал во мраке в сторону селения, к хижине родоначальницы.