Игра в «дурочку»

Я, было, прилегла и выключила свет, приготовилась спать. Но — не вышло. Может, отчасти и потому, что заныла-загудела сирена на чьей-то потревоженной машине… Пока-пока стихло… Но сон так и не пришел. Вместо него возникло решение — посоветоваться с Одинцовой, Шайбой по-школьному. Почему «Шайба»? уже не помню. Но девочка была и впрямь крепенькая что с виду, что в деле. Жила и училась строго по расписанию. Возможно, всем процессом созидания из девочки классного специалиста руководил отец, хоккейный тренер. Она сразу после школы поступила на юрфак. Рассказывали, охотно консультирует своих друзей и подруг. Разумеется, бесплатно. Считается хорошим адвокатом.

Мне прямо приспичило немедленно набрать её номер и позвонить, и спросить, как, что за мутное дело с гибелью в огне старой актрисы Мордвиновой, и есть ли хоть какая-то угроза Маринке… Я нашла номер телефона Одинцовой в своей старой записной книжке и уже, было, сняла телефонную трубку…

Однако усовестилась: стрелки часов черным по белому урезонивали: «Третий час ночи! Нельзя звонить в такое время! Стыдно!»

Я их послушалась, рассудив, что уж в семь точно можно. То есть остается четыре часа всего-навсего. Почти столько летит, кстати, самолет до Новосибирска, где бастующие ученые несут забавный такой плакатик: «Рыжий, рыжий, конопатый, подавись моей зарплатой!» А рыжий-конопатый хоть бы хны… Ох и в интересное время мы, однако, живем… Рыжие чужестранные коровы ходят по голубому телеэкрану, тянут морды, мычат с рекламной навязчивостью — «Му-у!» Чтоб какой-то «Милки Уэй» мы немедленно неслись всем стадом хватать-покупать и совать в рот…

Все-таки, я, прижавшись к теплому коровьему боку, уснула… А проснулась, когда на часах было половина восьмого. Ругая себя на чем свет стоит, схватилась за телефон… Мне сразу повезло — трубку взяла Шайба.

— Мила! Милочка! Мне обязательно надо с тобой переговорить! Прямо сразу! Где скажешь, туда и прибегу. Ты же от меня где-то близко? Верно?

Она, великолепная, замечательная, согласилась сразу же. Через полчаса мы сидели с ней на скамейке заднего двора нашей школы, где в этот час было пусто, только легкий ветерок гонял желтую обертку от жвачки.

— Мила! Милочка! — моя радость так и лезла из меня. — Я на тебя так надеюсь… Я…

— Давай ближе к делу, — посоветовала мне полноватая, хорошо одетая Шайба с прекрасной кожаной сумкой в руках, в фирмовых изящных босоножках на платформочке. — Время!

Я не посмела ослушаться и в быстром темпе рассказала ей всю историю с Маринкиным наследством.

— Все ясно, — сказала Одинцова. — Дело путаное. Пахнет. У меня на руках двое детей, больная мать. Я не имею возможности тратить свое время как хочу. Говорю прямо и не стыжусь. Сама знаешь, сейчас время юриста — деньги. Поэтому я бесплатно не работаю, советов больше не даю. Но вам с Маринкой сделаю исключение. Первое: отправляйтесь в отделение милиции, которое курирует этот Дом ветеранов. Узнайте у них, есть ли, завели дело по факту… Отзвони мне. Запиши мой рабочий телефон… Диктую заявление от имени Маринки. Вот тебе ручка, вот бумага… В правом углу пиши: «Начальнику… имя рек…» И все, что требуется.

Какую уж мы скорость сыскали и включили в собственном организме, но уже в девять часов оказались с Маринкой на другом конце Москвы, в отделении милиции, и через самое непродолжительное время получили ответ от самого зама, чистенького, розовощекого человека лет тридцати пяти с лаковой плешинкой на самой макушке. Он поерзал в кресле, выслушав нас, собрал во взгляде никак всю вековую усталость своего чернявенького рода, тяготеющего к ранней полноте, и спросил:

— Дело по факту гибели при пожаре Мордвиновой-Табидзе? Такого у нас нет. Мы этим не занимаемся.

— Кто же тогда этим занимается? — спросила я, бестрепетно глядя ему в очи сквозь свои темные очки.

— Этим? По факту гибели? При пожаре?

Он мне начинал нравиться. Мои чувства были сродни восторгу. Где ещё сыскать такого талантливого партнера да в столь ранний час?

— По факту. Гибели. При пожаре, — ответила ему в тон.

— Дело по факту гибели при пожаре, — отозвался он все так же не торопясь, придавая каждому своему слову-словечку невероятный вес и значение, — находится, надо думать, в Госпожнадзоре. Они такими делами занимаются.

— А как же наше заявление? Мы же его вам написали, на ваше отделение, — ввязалась Маринка.

— Зачем? — посуровел и без того строгий человек за строгим милицейским столом. — Нам это не надо.

— Но ведь вам же нужны показания! — попробовала я уверить его. — Мы готовы кое-что рассказать.

— Не надо! — стоял он на своем. — Не наше это дело. Идите, говорю, в пожнадзор! Раз пожар — пожнадзор. Мы тут ни при чем. Туда и пишите заявление.