Игра в «дурочку»

— Молоденькая ещё какая! — посочувствовал он. — Не видала настоящих выгребных ям… Эта-то Марселина-Софочка — шелупень шелупенью. Дешевка. На свете ж есть такие страшненькие субъекты-объекты, такие страхолюдины… Тебе очень тошно?

— Очень.

— Пошли ко мне. Я рядом живу. Выпьем кофе. Или чаю. Провожу до дому.

— Тебе что, так меня жалко стало? А себя? — подкусила, не задумалась.

— Я большой, метр девяносто, чего меня жалеть? К тому же, из автомата полоснуть сумею при необходимости… А ты не умеешь…

— Не умею.

— То-то и оно…

Мимо нас неслись огоньки машин и раструбы света от фар и словно бы все на какой-то праздник. Пахло выхлопными газами. И тем удивительнее было увидеть живую ворону у самого края шоссе. По всем законам она должна была взлететь и исчезнуть, но она сидела, слабо шевеля полураспушенными крыльями.

— Ой! — сказала я. — Ее же задавят!

— Не её, а его, — сказал Михаил. — Это вороненок.

Он шагнул к птице, попытался поймать. Но листва ближнего шатрового тополя неистово раскаркалась, из неё вылетела крупная, как утка, ворона и кинулась к вороненку с таким надрывным, требовательным криком, что в ушах засвербило. Вороненок шарахнулся от Михаила, вскочил на бровку тротуара и вдруг распустил крылья, закричал от отчаяния и неверия в собственные силы и — взлетел и сел на тополиную ветку.

— Вот так совершаются подвиги! — Михаил сверкнул белозубой улыбкой, не без почтения пригладил усы и бороду. — Мы с тобой научили вороненка летать. Теперь его кошка не съест. Ко мне?

— Давай. Ты мне кофе, а я буду орать-ругаться… потому что ненавижу я это поганое занятие — искать сенсации для «Светских сенсаций»! ненавижу! И Макарыча начинаю ненавидеть! И себя!

Михаил жил в коммуналке. Но в центре, поблизости от «Белорусской». В этом районе всегда вкусно пахло ванилью от кондитерской фабрики. В его комнате, просторной, с двумя окнами, все стены были увешаны цветными снимками жуков, пауков, бабочек, птиц. Попадались и фото красивых женщин.

Я знала, что он не женат, что его постигла банальная участь всех излишне доверчивых юнцов — он очень верил, что любимая девушка его дождется после армии, но она не дождалась. Он прошел Афган, долго лежал в госпитале. Все в редакции удивлялись при случае, почему такой здоровый мужик увлекся насекомыми, вот и снимает, вот и снимает всюду, куда его посылают в командировку…

— Почему ты снимаешь бабочек, жуков-пауков? — спросила я, выговорив все проклятия по поводу своей злосчастной обязанности поставлять «светские сенсации».

— А разве они некрасивы?

— Красивы. Красиво снимаешь. А почему не женишься?

— А почему ты замуж не выходишь?

Посмеялись. И вдруг я заметила небольшой, с книжную страницу, снимок. На нем знакомое лицо — Удодов. Но не в нынешнем качестве, а гораздо моложе: волосы длинные, отброшены назад, седоватые только у висков. Выражение глаз странное — они округлились, словно заметили что-то поразительное.

— Кто это? — спросила я.

— А-а, мой хороший знакомый. Любопытный мужичок. Я его выручил как-то.

Не рискнула продолжать этот разговор. Михаил проводил меня до дому. Но ощущение своей униженности, обиды я приволокла с собой почти целиком и, укладываясь спать, думала: «И надо ж мне было только лет учиться, читать умные книги, чтобы ползать чуть ли не на коленях перед всякими потаскушками-певичками, вытягивать из них подробности их идиотского, пакостного существования?!» Про снимок Удодова забыла. Слишком жгла обида, бурлило оскорбленное самолюбие. Чувствовала — нужен реванш, необходимо очищение от скверны, крутой поворот судьбы, — деяние, которое вернет мне самоуважение…

Однако, оказывается, мне требовалось получить ещё пощечину от Алексея, чтобы, презрев всякий страх перед последствиями, всякие советы благоразумия, — решиться окончательно на авантюру под кодовым названием «Журналистка Татьяна Игнатьева меняет профессию и превращается… в уборщицу Дома ветеранов работников искусств».

Он улетал в Швейцарию. Я его провожала. До аэропорта его взялся подвезти приятель на собственной «вольво» цвета «мокрый асфальт». Мы обнялись, поцеловались под тополем, чудесно пахнущим после ночного теплого дождя. Я спросила его:

— Рад?

— Очень! Альпы! Женевское озеро! Эдельвейсы!

Он спросил меня:

— Не разлюбишь? Не скучай без меня. И не влезай ни в какие истории, вроде торговли на рынке!

— А если влезу?

— Еще одна аллергия обеспечена.

— А если влезу куда похуже? Где и убить могут?

— Совсем глупо. Совсем не советую.

Из машины ему крикнули:

— Алексей, можем опоздать! Пробки!

— Сейчас, сейчас! — отозвался он и ко мне: — Очень, очень прошу, будь благоразумной!

— Скажи, — я не отрывала от его синих глаз своего растерянного, но привередливого взгляда. — Если бы тебе пришлось выбирать — любовь, любимая девушка или скальпель… ты бы что… как?..

Он с силой встряхнул меня за плечи, прижал к себе так, что у меня заскрипели ребра, выдохнул: