Мужик между тем включил электрический фонарь, наставил свет прямо мне в лицо, осклабился, демонстрируя полубеззубый рот, полюбопытствовал игриво:
— Давно, небось, не е… Счас положение исправим. Будет тебе и белка, и свисток. С утра я в самой силе.
Рукастый, он разом подгреб меня под себя, обдал смрадом гниющего рта, рванул с меня трусишки…
И тут со мной случилось… В меня, видимо, как говаривалось в старину, вселился бес. Я дико не то завизжала, не то зарычала и всеми своими десятью скорпионьими когтями вцепилась в лицо насильника, а когда он, застигнутый врасплох, отдернулся, оседая на зад, ногой саданула его в самое уязвимое место… И это, вероятно, от его истинно мужского воя посыпалась конструкция, означавшая крышу над берлогой…
Как уж я выбралась из-под обломков — не знаю, но ярость моя, перемешанная со слезами, гнала меня все дальше и дальше от «бомжовых» притязаний. В какой-то момент я, страшась его ответного гнева, словно бы не бежала, а летела над землей… и вылетела, пробежав леском, на широкое шоссе.
Однако не рискнула, ввиду всего случившегося, торчать на нем свечкой, а, перебежав шоссе, заскочила в кустарник и пошла, пошла, пошла… И, лишь пройдя километра три, засветилась у обочины с поднятой рукой. Конечно же, рассчитывала, что меня, девушку, явно истерзанную, побывавшую в переделке, — возьмет пусть не первая же легковушка, но третья уж точно. Но проехало семь машин разных пород и расцветок, но ни одна даже не притормозила. Я заплакала… Увы, увы… Хотя лощеный журнал для потенциальных суперженщин «Космополитен» настоятельно рекомендует: мол, перед тем, как прибегнуть к слезам, надо быть уверенной, что они призведлут нужный эффект, то есть хорошо знать того, кого хочешь разжалобить… Но знала ли я их?
Машина остановилась передо мной, когда я уже опустила руку, голову и хвост. Белый «жигуленок», а в нем — женщина. Я без звука забралась на заднее сиденье и — выключилась. Был ли это сон или провал во тьму абсолютной усталости, сродни одури, — не знаю. Но судьбе захотелось распорядиться так, чтобы я пришла в себя не где-нибудь, а в больнице. Сердобольная женщина оказалась врачом.
Все, что стряслось со мной, как потом я вычислила, за три дня, превратило мое тело в раскаленную биомассу. Высокая температура выкинула меня из сообщения человеков разумных. Я бредила, как мне потом рассказали, повторяя одни и те же слова — «вороны»… «крысы»… «дайте автомат»…
Очнулась в тишине душистого вечера. Запах шел от огромного, лохматого букета жасмина, что стоял поблизости на тумбочке. Ме захотелось потрогать прохладный белый цветок. Но рука поднялась с трудом. И тотчас опустилась.
— Ничего, ничего. Все самое плохое позади, — услыхала я голос. Сдвинула зрачки в ту сторону, потом медленно повернула голову.
Постороннее мужское лицо нависло над моим… Постороннее, но с веселым, знакомым блеском в карих глазах.
— Михаил… ты, что ли? Ты же должен быть в Таджикистане, — прошелестел мой голос.
— Много где я побывал! — ответил знакомый бас. — В том числе и в Таджикистане…
— А как ты узнал, что я… Может быть, ты знаешь, как мои… мама… Митька… Маринка с Олежкой…
— Не волнуйся. Живы-здоровы. — Он положил свою лапищу мне на голову и нежно, проникновенно оскорбил: — Безумная! Куда влезла! На одном энтузиазме!
— А ты сам? Твой Таджикистан… Или не признаешь равноправия? В Америке тебя бы феминистки побили туфлями с острым каблуком… Обязательно.
— Оч-чень хорошо! Раз юмор вернулся — девушке жить суждено! — заключил он и потискал мою вялую руку в своей. — Тебе привет от Токарева Николая Федоровича.
Я закрыла глаза. Чтоб пережить момент. У меня опять, пусть ненадолго, но смешалось все в один ком: Михаил, «бомж», Токарев, Интеллектуал-допросчик из комфортабельного подвала, неведомо где расположенного… Даже в животе похолодело: «Они что ж, все заодно?!»
— Где же он… Токарев? — спросила с налетом злой насмешки, а в действительности еле молвила, полузадушенная испугом.
— В госпитале. В него стреляли. Три пули укусили. Одна в голову. Ему всевышний помог. Ни одна, как говорят врачи, не задела жизненно важные центры.
— А я-то думала…
— Убежден: много у тебя накопилось мусорных мыслей. Ты ведь рассчитывала, что как только встретишься с Токаревым — все как по маслу… Верно говорю?
— Верно. В чем же мой просчет?
— За тобой уже следили. Для них не был секретом и номер машины Токарева. Как и его возможности, связи.
— Значит, его из-за меня?
— Не бери в голову. У них с ним старые счеты. Старик им сильно мешал. Продажные шкуры снабжают их информацией с пылу-жару — вот в чем беда. Думаешь — свой в доску, а он автомат наизготовку и по тебе от бедра веером.
— Как интересно… как интересно-то… А можно узнать, кто… кто ты сам? Я ведь думала, ты просто…
— Фотограф? Любитель жучков, паучков, бабочек?
— Естественно. Ты в каком звании-то? Майор?
— Обижаешь, подружка. Бери выше — адмирал всех морей и океанов, включая Памир. Почему замолчала?
Я не спускала с него глаз:
— Потому что отучилась с некоторых пор верить на слово. Ваши документы!