Игра в Джарт

– Прощайте, рыцарь-дракон и дева-меч! Я видел чудо, и с тем смятенная душа моя успокоилась! Я рад, что был здесь. Я сложу о вас песню.

– Это вряд ли, – буркнул Гроссмейстер, и девица его больно толкнула его острым локтем в бедро.

– Гвен! – Гроссмейстер пропустил момент, когда она обратилась, он был почти уверен, что никогда более не увидит ее в облике девы, и теперь так обрадовался, что чуть не задушил в объятиях.

Она даже почти и не отбивалась, только, высунувшись над его плечом, сдавленно прокричала вслед менестрелю:

– Прощайте, мейстер де Нель! Лучше вас нет никого на свете!

– Эй! – проворчал Гроссмейстер, крепче обнимая ее. – Хочешь, чтобы я убил его еще раз?

23

Ветер пел, гнул верхушки сосен. Почти уже рассвело. Над озером плыл туман, таял среди ивняка и ольховника.

– Так ты не дашь мне отведать крови? – хмуро спросила Гвен.

– Я буду оберегать тебя от любого зла.

– От любого, значит, – она вздохнула. – Ясно.

Он смотрел на нее пристально. Он был зол. Немного зол. Из-за этой скотины де Неля. Он спросил:

– Так ты теперь моя?

– Ну… да? Я же клялась тебе, – девица взглянула на него исподлобья. – И ты мне клялся. Забыл?

– Нет. Не забыл, – Гроссмейстер расстегивал ремешки плаща. Пальцы позорно дрожали. – И я хочу сделать тебя своей. Совсем своей. Понимаешь? Чтобы ты была только моя.

Он бросил плащ на кучу валежника у белой скалы. Шагнул к девице. Взял ее за плечи. Сказал:

– Я люблю тебя.

Гвен испуганно покосилась на плащ, покрывающий ветки.

– Не бойся, – сказал Гроссмейстер. – Я буду нежным. Я люблю тебя, я так тебя люблю. Не противься, милая. Сил моих больше нет.

– Абунай! – выкрикнула вдруг девица, и, в тот же миг, обратившись мечом, дернула его вверх так сильно, что он, пролетев по воздуху, пожалуй, что и больше туаза, грохнулся оземь.

Ох, уж эти девственницы, – подумал Гроссмейстер, поднимаясь и потирая бок. – Будет непросто.

– Рю, берегись! Берегись!!! – Гвен коршуном налетела на него, толкнула, они откатились к самой кромке воды. И тогда он увидел.

Куча валежника у скалы странно, жутковато пошевелилась, и из нее, раскидывая хворост и сучья, выскочило вдруг нечто размером с шотландскую лошадку, будто и рожденную только для того, чтобы брыкаться. А, брыкаясь (и от этого запутавшись в плаще его еще больше), неизвестное создание с диким ревом покатилось к ним.

Недолго думая, Гроссмейстер подхватил свою девицу и бросился к громадному дубу, стоявшему у озера. В три прыжка взобрался на самую толстую ветку локтях в семи над землей, и, только оттуда, уже будучи твердо уверен, что девица его в безопасности, взглянул он вниз.

Это был вепрь.

Пропоров клыками плащ, он бешено замотал головой, взревел – и из глотки его вырвалось пламя. Черный, чернее ночи, и здоровенный! Острые, загнутые кверху клыки в руку, как не больше, торчали из пасти, маленькие багровые глазки налиты яростью, по хребту топорщится гребень.

– Огнедышащий! – выдохнул в полнейшем восторге Гроссмейстер. – Гвен, смотри! Он огнедышащий!

– Ну да, я же говорила, – девица мельком глянув на него через плечо, повисла на руке его, как ретивая дама, наблюдающая ход турнира, на перилах балкона. – Он был здесь и раньше.

Вепрь сипло ревел и бесновался внизу, от каждого его вздоха змейки огня расползались по жухлой траве. Сам ад, казалось, воплотился в нем – и адский мрак, и мрачное пламя, и неизбывная, бессмысленная злость.

– Он охранял тебя? – спросил Гроссмейстер.

– Не знаю, – девица его не отводила глаз от чудища. – Возможно. Там, под скалой, – она указала на груду белых камней у поваленного дерева, – Заброшенный храм твоего бога. В последний раз меня не бросили в озеро. Просто оставили на алтаре, засыпав вход булыжниками. Думаю, вепрь подрыл корни дерева, оно рухнуло, и скала отворилась. Солнечный луч проник во тьму, тем пробудив меня, я и вышла, думая встретить героя. А увидела свинью, – Гвен хихикнула. – Впрочем, невелика разница. Все вы в какой-то мере ведете себя как…

– Молчи, – буркнул Гроссмейстер, прижимая ее к себе. – Не хочу слышать ни о каких других.

Девица его вдруг и сама прижалась к нему затылком, заговорила печально:

– От судьбы не уйдешь. И все бы ничего, можно ведь и привыкнуть за тысячу лет, но тогда, на мгновение, я подумала вдруг, что свободна. Дело сделано, и заклятие спало, и отворять врата смерти отныне станут иные орудия, а во мне более миру нет нужды. И я могу уйти, куда хочу. Понимаешь? Куда сама захочу.

– Не уйдешь, – эхом отозвался рыцарь, вдыхая ее запах, все еще немного птичий. Соколиный пух. Кровь. Гарь. Конский пот. Железо.

Его любовь пахла войной.

И чему тут удивляться?

Война была его судьбой, и прежде давал он обеты одной войне.

И пусть для него обеты его были в тягость, суть те же вервии, что удерживают быка на жертвенном алтаре, узы и путы, но, выходит, сколько он не противился, судьба вела его – да, как упрямого быка на веревке – к ней, к возлюбленной его, к его оружию.

А каких еще подарков и ждать от судьбы солдату?

Но Гроссмейстер ни о чем не жалел.