— Хорошая идея, правда, скрыть этот листок среди тех документов, — задумчиво проговорил комиссар. — У себя он бы прятать не стал — сам ведь полицейский, обыски проводил, знал, как это делается. А там никто не стал бы искать — тем более оборотку.
— Кроме Жана Матье, — кивнул Легуэн. — Я, кстати, едва его не подставил. Но к тому времени, думаю, Пеленн уже слишком сильно интересовался мной... Поставьте себя на его место — он же не знал, откуда я приехал. Может быть, мой перевод был такой же липой, как раскопки и лесопилка. Может быть, я что-то знал про клад. А уж когда я наткнулся на немцев...
— А на главный вопрос ты не ответил, Легуэн, — сказал комиссар. — С сокровищами-то что? Кто их отыскал? Или в карте фон Берга ошибка?
— В карте ошибки нет, — улыбнулся стажер. — Просто лес коварнее, чем мы думаем. Вот взгляните. — Он разложил на столе два листка бумаги, разгладил. — Это — описание дерева, под которым фон Берг зарыл клад и своих товарищей. А это — то, на котором повесили археолога. Видите?
— Без шушенна не разберешься, — пробурчал комиссар.
— Я-то искал второе дерево и ошибся — нашел первое. У Пеленна и остальных, видимо, получилось наоборот.
— Тогда — где клад? — Взгляд комиссара Легерека стал колючим и подозрительным.
— Не смотрите так на меня, патрон. Я думаю, — стажер вспомнил об отпечатке кроссовки, — я думаю, нам не стоит удивляться, если у нашей церкви скоро появится, скажем, орган... Или ребят из церковного хора отправят на каникулы в Калифорнию. Или Армия спасения получит от отца Гийома большое пожертвование.
— Вот как, — сказал комиссар. — Вот как. Ну что ж... Скажи мне тогда вот что — почему я, старый морской пес, не додумался, а до такого щенка, как ты, дошло?
— Потому, что вы не слушаете мадемуазель Магали, — хмыкнул Легуэн. — Комиссар... Можно, я пойду спать?
— Стажер, — окликнул его комиссар, когда тот уже был у двери. Легуэн обернулся.
— Я работал раньше в береговой охране, — сказал шеф. — Всегда любил море... Однажды мы напали на перевозчиков наркотиков. Стали стрелять. Я прикончил одного. А он оказался русским. Каким-то чином. У нас были неприятности с посольством. И меня сослали... сюда.
— В пригороде Сен-Дени, — сказал стажер, — подрались две банды. Мы пытались разнять. У меня только стажировка начиналась. А у этого парня был пистолет. И я... отреагировал. Будь он белым, сказали бы, наверное, что оборона. Но он был араб. Семья подала в суд — убийство, мол, на почве расизма. Вот меня и отправили... с глаз долой.
Какое-то время они смотрели друг на друга.
Потом Легуэн повернулся и вышел.
Снаружи было свежо и почти светло, висел густой туман. Здесь такой называют «brumenn du», вспомнил стажер.
В конце концов, по отцу он был бретонцем.
Тяжелый пакет с продуктами нехорошо кренился набок в руках у Мэри. Она с трудом донесла его до багажника — тот замер с открытой крышкой, как птенец, разинувший рот в ожидании червяка. Хозяйка лавочки, скрестив руки на груди, смотрела с крыльца. Других покупателей у нее не было. Ветер подметал сентябрьские листья на дороге.
— У меня детские наборы есть. — Мэри вздрогнула; в здешней отгороженной тишине голос прозвучал неожиданно громко. — С трансформерами. Возьмете?
— А... зачем? — неловко спросила Мэри. — У меня нет детей.
— Да бросьте, — легко сказала хозяйка. — Здесь-то... — Она нырнула в темноту дверного проема, вынесла две яркие картонные коробки. — Из морозилки, — сказала она. — Годность до следующего августа, вы не беспокойтесь.
Мэри взяла. Молча. Что тут скажешь.