Игра в куклы

Контраст был велик и по сравнению с самим Йоргеном. Если к ним смело можно было применить эпитеты «мощный» или «громоздкий», сам он был нормального роста и очень худой, даже тощий. Травля, которой его подвергали в школе, во многом была связана именно с его худобой. Этой черты, выделявшей его из группы мальчишек, было достаточно, чтобы превратить его в жертву остальных ребят в классе и их братьев. Так начались годы школьного ада: заикание, пропуски уроков, встречи с кураторами и попытки посредничества со стороны директоров. Этот кошмар давно позади. Он отличался от многих других членов организации тем, что не создавал свою собственную уверенность в себе исключительно на страхе других. Он не стал завсегдатаем тренажерных залов, чтобы избавиться от боли, и не пользовался стероидами. Вместо этого он научился руководить, вести за собой, подчинять. И строил свое лидерство на психологии. Его сила была не в мышцах, а в голове. И при помощи головы он мог управлять даже такими «сверхчеловеками», как Клаус и Симон.

Йорген огляделся в бывшей каюте. Ничто не говорило о том, что они находятся на борту катера. С таким же успехом это мог бы быть и подземный бункер. Стальные перегородки, сильные люминесцентные лампы, все герметически подогнано и бесшумно, если не считать почти неслышного шороха вентиляционной системы. Неожиданно большое помещение с местом для компьютеров, оружейным шкафом, письменным столом и парочкой тюремных камер для содержания «временных проблем». Все оптимально приспособлено для целей. Невозможно ни проникнуть, ни подслушать, ни заметить.

– Добрый вечер. – Мужчины кивнули в ответ.

– У нас проблема. – Он достал три стакана и щедро наполнил их шотландским виски «Ардбег». Потом сел и обвел глазами их вопрошающие лица. – Линн Столь, – произнес он наконец.

Ощущение эйфории охватило Рикарда во время спуска к воде с Мелиндой на острове Лонгхольмен. Она потихоньку вложила свои пальцы в его руку, и они молча шли рядом. Темнота была приятной. Он чувствовал себя свободным. Беззаботным. И хотя мысли о Марии и всплывали, когда он сидел у стола, он их отталкивал. Не было сил об этом думать. Хотелось быть здесь и сейчас. Да и никто, даже с самыми волевыми намерениями, не мог бы утверждать, что они с Марией являются парой. Может быть, только в самом начале потенциально возможных и, вероятно, предстоящих отношений. Он вдруг с удивлением заметил, что идет босиком. Наверное, снял обувь и оставил под столом.

Мостки легко было различить в лунном свете над черной водой канала. В плакучих ивах, склоненных над берегом, шелестела листва. Блестели деревянные лодки, причаленные в ряд, придавая сцене шарм прошлого века: купцы, женщины в панталонах и с кружевными зонтиками от солнца, грог с французским фруктовым Eau-de-vie и подогретый пунш.

Они пили вино прямо из бутылки, которую он нес, задевая ногами краешек воды. Вода была прохладной. Но необычно теплой для мая. Они оба знали, что то, к чему все идет, ни к чему их не обязывает. Если они сами не захотят. Она сказала, что завтра уезжает в Америку, будет работать учителем в Бостоне, целый год, по обмену. Если они захотят, чтобы этот вечер наступающего лета получил продолжение, то смогут это сделать. Не захотят – он так и останется единственным. Но память останется у них обоих.

Она расстегнула его рубашку.

– Искупнемся?

Они целовались, помогая друг другу раздеваться. Руки ласково касались теплых тел. Вино согрело их и сделало их устойчивыми к прохладной воде, охватившей их тела, оттолкнувшиеся от мостков. Он округлил ладони вокруг ее груди, а она притянула его к себе. Они изучали друг друга, пока холод не стал пощипывать кожу, и он почувствовал, что ему нужно подняться наверх, чтобы довести до конца. Они кое-как вытерлись одеждой и легли близко друг к другу, чтобы согреться. Вино казалось теплым в животе, согревало, и он чувствовал, как она прижимается к нему. Он вошел в нее, делясь теплом и двигаясь медленно, в гармонии с ней. Темнота заботливо окутала их, как бы прислушиваясь к ритму их дыхания, которое все убыстрялось. Потом они неподвижно лежали на причале. Долго.

Когда Йорген Кранц и оба его подчиненных покинули место встречи – катер «Brage», – все выглядело так, будто они никогда там и не были. Две простенькие весельные лодки поплыли каждая в свою сторону, и вскоре их поглотила темнота. Весь хлам на палубе так и остался лежать, ржавый, пыльный и нетронутый. Не светили лампы с причального борта, не доносились голоса из каюты под палубой. Никто не приходил и не уходил. Даже на ближайших лодках никто ничего не заметил, кроме всегдашнего: куча ржавого мусора, едва державшегося на плаву, никаких людей.

И тишина над заливом.

Йорген вдруг напрягся в темноте под мостом Оштабрун, когда покой нарушили громкие голоса и смех. Он вышел из лодки. В желтом свете береговых огней он увидел приближение одного из тех явлений, которые ему больше всего не нравились в этом мультикультурном обществе.