Игра в прятки

— Это успокоительное, ведь операция, какая — бы она не была, это стресс для организма.

Я молча взял пилюльку и проглотил, запив водой. Доктор одобрительно кивнул и вышел, томограф выкатили вслед за ним. А минут через десять мне похорошело, глаза отяжелели, язык стал толстым, а движения как у очень пьяного. Потом пришли медбратья с каталкой и всё … остальное осталось в тумане. Очухался я среди ночи от ощущения полного мочевого пузыря и жуткого сушняка во рту. Дежурное освещение было слабым, пришлось включить ночник рядом с кроватью. Осмотревшись, нашёл «утку», сделал дело и мне полегчало. Нажал кнопку вызова медсестры и стал ждать. Спустя время, появилась незнакомая мне заспанная девица, в зелёном медицинском костюме. Это была полная противоположность Каталины. Негритянка с осветлёнными волосами, ростом на пол головы ниже итальянки, зато формы куда круглее, особенно объёмной оказалась нижняя часть. Она протёрла глаза и грубо спросила по-английски:

— What?

Я попробовал сказать, что хочу пить, но не получилось. Тогда пришлось жестами показывать, что мне надо. Темнокожая пышка молча вышла и вернулась через пару минут, пихнув мне в руки пластиковую бутылку с водой и одноразовый стаканчик. На её лице отражалась крайняя степень презрения. «Тоже мне, „звезда“. Распустили вас амеры, дав свободу и равные возможности, а то и вообще более льготные», — проскочила мысль в моей голове, да и взаимное презрение с моей стороны усилилось. И почему-то очень захотелось эту бабенку сунуть её губастой мордой в унитаз, чтобы знала своё место. Но отогнав негативные мысли, я успокоился, попил воды и незаметно для себя погрузился в сон. Сказалось действие обезболивающих. Утром меня разбудил кудрявый мужик в военной форме с канадским флажком на рукаве. Когда я окончательно пришёл в себя и хлебнул воды, он на хорошем немецком спросил меня:

— Как ваше самочувствие? Ох, извините, не отвечайте, вам пока ещё рано разговаривать. Вижу, дела у вас нормально. Меня звать Леон Паре, я ваш хирург.

Я внимательно посмотрел на хирурга, оценивая его со стороны, было видно, что он не профессиональный военный, в отличие от Рудольфа. Форма на Паре висела мешковато и он явно чувствовал себя в ней неуютно. Хотя телосложение его было вполне нормальным, просто не было выправки как у немца. В лице Паре проскакивали черты араба, отсюда, наверное, и его кудрявость. Не знаю, возможно, отец или мать его были алжирцами, обычная практика для франкоязычных. Я огляделся по сторонам в поисках записной книжки, чтобы задать этому доктору пару вопросов, но не нашёл и решил оставить всё на самотек.

Док не заставил себя ждать и продолжил монолог:

— Вы очень крепки и быстро идёте на поправку. Сегодня вас переведут в общее отделение, а через день другой сможете разговаривать и передвигаться самостоятельно. Сейчас я вас оставлю, к вам пришёл посетитель, хоть и не в наших правилах пускать посторонних в реанимацию, вам сделали исключение. Я кивнул головой в знак благодарности и стал ждать, надеясь увидеть кого-нибудь из моих друзей. Но меня ждало разочарование. В палату вошёл плотный, бородатый мужик в полувоенной форме. Слегка запыленный, он хоть и снял вооружение и разгрузку, с пистолетом не расстался. Морду лица его не было видно, потому что на голове была чёрная бейсболка, а на глазах тёмные очки «а-ля диск-жокей», нижнюю часть скрывала густая борода. Он мягко прошёл в палату и, взяв табурет, сел рядом с моей кроватью. Глянув, как он двигается, я понял, «матёрый зверь, надо держать ухо востро». В нём чувствовалась сила и опыт. «Интересно, что ему от меня надо?». Оглядев меня внимательно, он прокашлялся и чуть сиплым голосом заговорил на фарси.

— Ну что, поговорим, Призрак? Так ведь переводится ваше имя на английский?

Наверное, он думал шокировать меня своей осведомлённостью, но я спокойно взглянул на него, потом жестом показал себе на горло и исполнил пантомиму, как я снимаю очки. Честно говоря, неуютно разговаривать с человеком, когда не видно его глаз. Мой собеседник ухмыльнулся, но очки снял. Я спокойно, открыто посмотрел в его серые ухмыляющиеся глазки, черты лица его чем-то напоминали поросёнка, небритого поросёнка. После игры в гляделки он понял, что имеет дело не с новичком, посерьёзнев он проговорил:

— Мне надо поговорить с тобой и я это сделаю в любом случаи, можно по-хорошему, а можно и не очень.

Я кивнул головой и показал, что мне нужна бумага и карандаш. Бородач кивнул и крикнул в сторону выхода.

— Tusk, bring a notebook and pencil.

В палату вошёл ещё один бородатый, вооруженный до зубов, также в полувоенной одежде, но с афганской паколью на голове. Протянул блокнот и автоматический карандаш своему товарищу, но тот не стал брать, а кивнув головой в мою сторону. Я принял писательские атрибуты и сразу нацарапал на дойче:

— Я не могу говорить из-за операции на горле, а из Европейских языков знаю только немецкий. И протянул бородачу. Тот слегка удивился. Возможно, ожидал увидеть арабскую вязь, но прочитав записку, снова повернулся к входу и прокричал:

— Tusk! Сall Schmidt.