Игра втемную

Телефон не умолкал. «Где же эта хреновина, черт бы ее побрал?… Ну, наконец-то…». Источник внешнего раздражителя оказался между тумбочкой с тихо бормочущим телевизором и кадкой с мещанским пережитком, единственным подарком, полученным от родителей — большим фикусом.

Перевалив свое девяностокилограммовое, одетое в трусы и золотую цепочку с кулоном, тело через, невесть откуда взявшуюся, полуголую девицу, Шурик по-пластунски прополз между хаотично спящих тел обоих полов. Впрочем, создавалось впечатление, что пройди он по ним, как на параде, торжественным маршем, в кованых сапогах, они бы все равно ничего не почувствовали. Наконец, Шурик дотянулся до трубки. Перевернулся на спину и хрипло произнес:

— Алло… — прокашлялся и добавил, — База торпедных катеров, поручик Ржевский слушает.

— Шурик… Шурик, ты, что ли? — мужской голос звучал возбужденно и от этого прерывисто. Тембр был знаком, но отождествить его с говорящим, для Шурика, пока, не представлялось возможным.

— Кто это?

— Конь в пальто! Развей сивушные пары. Это же я, Мишаня.

— А…

…Мишаня слыл пробивным малым. Знал всех и вся на уровне и ниже своего иерархического положения в обществе: от бандюков среднего звена, до бомжей. Труд, как таковой, считал человеческим пороком, но не упускал случая перехватить свой кусок в любом, мало-мальски доходном деле, на которое наводило его феноменальное чутье шальных купюр различного достоинства и стран изготовления. Жил по принципу «деньги не пахнут». Если мог справиться один, то никогда и никого не брал в долю. Для этого он был слишком жаден.

С Шуриком он познакомился месяц назад, в третьеразрядном (потому что жмот) кабаке, где вместе с двумя жрицами любви отмечал удачный кидняк заезжего лоха. Навар был солидный. Но и клиент оказался не простой. Иногородний, конечно, но с широкими связями в местных, узких кругах. В общем, кейс с приличными деньгами, а главное, с какими-то очень важными документами, недолго грел Мишанины ладони. Прямо в кабаке, к его столику подошли два, прилично одетых, внушительного вида, паренька. Вежливо попросили девиц покинуть питейное заведение. Дескать, не место приличным дамам торговать лицом в этом гадюшнике. Мягко подхватили Мишаню под руки, одна из которых, по прежнему, крепко прижимала «дипломат», и плавно вынесли в большое и пустое фойе. Здесь, в доступной форме, можно сказать интеллигентно, не нанося увечий, крепыши начали объяснять Мишане, что он поступил нехорошо, обманув уважаемого человека. Кейс придется отдать и оплатить хлопоты по его возвращению. Мишаня был в корне не согласен с такой постановкой вопроса и заявил, что живет в цивилизованной стране. Следовательно, он, как законопослушный ее гражданин, за находку, да-да, за находку и добровольное возвращение (уже собирался идти, если бы не эта непредвиденная задержка) чьего-то кейса, имеет право получить двадцать пять процентов от его содержимого. Две пары добрых глаз, с сочувствием посмотрели на Мишаню, а их хозяева продолжили внушать непонятливому человеку прописные истины (чужое брать нельзя) с удвоенной силой. Чем бы это закончилось для Мишани — неизвестно. Минимум — травматологией, если бы из туалета не появился Шурик. Он не собирался вмешиваться, поскольку давно усвоил: дураки умирают по пятницам, а инициативные дураки — каждый день. Бросив беглый взгляд на экзекуцию, Шурик направился было в зал, но в это время, Мишаня, видимо от безысходности, решивший умереть героем, с силой пнул ногой одного из своих обидчиков. Удар пришелся в коленную чашечку. Тот ойкнул и отвалился назад, прямо на Шурика.

— Эй! — пробурчал Шурик, оттолкнув от себя крепыша, — Поосторожнее.

— Да пошел ты… Козел, — не оборачиваясь, прошипел паренек. Отряхнул брюки и направился к Мишане.

Шурик всегда за свой «базар» отвечал и того же требовал от других. В данном случае, его случайный обидчик, явно хотел уйти от ответа. Это было недопустимо.

— Прошу прощения, уважаемый. Вы назвали меня «козлом». Я правильно понял?

— Правильно. И вали отсюда, пока я рога тебе не отшиб.

— Отшибалка сломается.

— Чего? — бугай развернулся и угрожающе стал надвигаться на Шурика.

— Ничего особенного. Полежишь в гипсе неделю или месяц. Только и всего. В зависимости от диагноза.

— Ах, ты, фуфел…