Играл на флейте гармонист

Последний куплет пело уже полвагона:

Пенсион нам не положен,На печи не полежать.Может, Гуру нам поможет,Им на нас на всех плевать.

— У всех по одной матери, а у тебя две. Как это?

— Не знаю. Лу родила меня очень далеко отсюда. А мама Эля воспитывала меня вместе с Лу. Вот и получилось у меня две мамы, — ответил он.

— Странно, — сказала она. — А у меня только один отец. Мамы я совсем не помню.

— А почему ты не поешь? — спросила она.

— Я не знаю слов, — ответил он. — Ты тоже не поешь, почему?

— Мне не нравится, когда поют не о своем. Не знают, о чем поют, — ответила она.

Он на минуту задумался. Пумпель вырвался из предместий. Эстакада постепенно опустилась вниз. В окнах появился пейзаж середины лета. Вдали проплывали желтые поля и темные перелески. Мелькали какие-то небольшие, выкрашенные одним цветом, домики и строения.

— Я думаю, не обязательно то, о чем поется в песне, надо пережить самому, — главное, чтобы сопереживание возникло, — произнес он после паузы.

— Сопереживание, — задумчиво повторила она.

Некоторые пары, сидящие так же как и они, тихонько, не обращая ни на кого внимания, обнимались и целовали друг друга.

— Ты хочешь меня поцеловать? — спросила она.

— Мы совсем не знакомы, — ответил он.

— А они, думаешь, знакомы? — спросила она.

— Не знаю, — ответил он и добавил: — Я могу тебя поцеловать, если ты этого сильно хочешь.

— Не хочешь, не надо, — ответила она и замолчала.

За окном промелькнула платформа. Несколько человек на скамьях черно-серыми пятнами прочертили на мгновение след в оконной картинке.

— Везде живут люди, — сказал он тихо.

— Кто живет? — спросила она.

— Везде живут люди, — повторил он.

* * *

— Эти молодежные пумпели вечно портят наше расписание, — проворчал пожилой мужчина с седой бородкой. — Это безобразие — сбивать график пригородного пумпеля. Здесь же тоже живут люди.

— Да, люди. Да только одни мы старики и остались, — грустно поддержал его лысеющий мужчина с усами. — Молодежь из городов исчезает куда-то на периферию.

— Это вы правильно заметили. Тонко, так сказать, увидели, — продолжил бородач. — Раньше молодежь стремилась в города, ближе к цивилизации, а теперь начались странные процессы исхода молодежи куда-то в неизвестность.

— Как это в неизвестность? — воскликнула еще не очень старая дама с ридикюлем на коленях. — Пионэры знают, что делать. Помните, когда-то были «Идперы» — идущие впереди, теперь пионэры взялись за воспитание. Нашу молодежь надо в строгости держать. Мы хоть и мудрые, но строгости нам не хватает.

— Вы, мэдам, — встрепенулся лысеющий, — считаете, что мы уже не на что не способны?

— Нет. Я этого не говорила, — ответила дама. — Я имела в виду то, что мы мягкость проявляем где надо твердость проявить. Это же уже наши внуки. А, как известно, через одно поколение навык воспитания резко ухудшается. Новое время требует новых методов. Я полагаю, вы, господа, со мной согласитесь?

— Да, мэдам, конечно, новые методы нужны, — поддержал ее бородач. — Но мы с вами знаем, кто такие пионэры. Здесь мы с вами наблюдаем какой-то странный процесс, если хотите, явление. Я даже не знаю, как назвать это — то ли оболванивание, то ли выравнивание. Создаются не люди, а что-то вроде биомеханизмов. Хорошо ли это? Не знаю…

— Конечно, идеальных клонов не бывает. Но согласитесь, полезные-то получаются, — дама с ридикюлем продолжила свою мысль. — У пионэров есть свои права и обязанности. И это хорошо. Мы с вами, господа, не знаем главных целей и поэтому не в полной мере можем судить о средствах, — она достала из ридикюля бейчик и что-то туда записала. — Хорошая мысль, господа, — «не знаешь цели, не суди о средствах». Что-то наш пумпель совсем опаздывает.

— Это хорошо так рассуждать, свободно, на отвлеченные темы, — заметил лысеющий. — А разве все средства хороши? Разве история мало знает случаев применения негодных средств? Разве мы научились отличать хорошее от плохого? Нет, мэдам. Плохие средства приведут к нехорошим результатам.

— Вот, кажется, наш пумпель, — произнес бородач. — Наша беседа интересна, но безрезультатна. Такие задачки на платформах не решаются.

* * *

Она прислонила голову ему на плечо и под мерное движение пумпеля задремала.

В вагоне молодежь потихоньку успокоилась, и, как водится, дорожная дремота охватила основную массу пассажиров. У окна совсем молоденькая пара о чем-то перешептывалась. До него доходили отдельные обрывки фраз:

— Зачем поехали?.. — прошептала девчушка лет шестнадцати.

— А что, разве можно было?.. — ответил ей юноша с тонкими чертами лица.

— Они сказали — обязательно, если хотите… чтобы свободными… — девчушка прислонилась к юноше и погладила его руку.

— А что ты спросишь? — прошептал юноша.

— Я спрошу: «Есть ли Бог?»

— Бог есть. Должен быть, — юноша погладил ее по голове и поцеловал в щеку. — Если Бога нет, тогда все, что вокруг, не имеет смысла.

— … Не имеет смысла… и мы тоже? — спросила девчушка.

— И мы тоже, — ответил юноша.

— А им Он тоже нужен… они пионэры. Смысл у них есть? — снова спросила девчушка.