Игрок 1. Что с нами будет?

Дальше произойдет много всего, и все будет происходить быстро, потому что время мчится бурлящим потоком, и еще время горит, и, попав в этот горящий поток, Карен поймет, что мир изменился уже навсегда. Она будет сидеть рядом с мальчиком из самолета и Люком и думать о Кейси, о своей семье. Она поймет: все, что сейчас происходит, это намного серьезнее теракта 11 сентября. Весь мир превратился в башни-близнецы и уже никогда не вернется в нормальное состояние — и это само по себе станет новой нормальностью. Карен, как ни странно, это успокоит. Но не сейчас, а чуть позже. Потому что не все еще произошло. Не все из того, что должно произойти в ближайшее время. Время ускоряется, время замедляется — оно не дает нам покоя, дразнит, тянет за рукав, не позволяет забыть о своем бесконечном присутствии. И наше единственное оружие против времени — это свободная воля, и вера, что жизнь священна, и надежда, что у нас все-таки есть душа.

И вот тут-то Рик вспомнит, что он сегодня сорвался и пил спиртное, хотя до этого стойко держался четырнадцать месяцев. А потом ему вдруг придет в голову, что все, что сейчас происходит, это просто бредовый сон. Да, это бы все объяснило! И он ударит себя кулаком по лбу, чтобы проснуться. Но он не проснется и поймет, что это не сон.

И тогда он воскликнет:

— Я проклят! Мы все прокляты!

Люк скажет ему: «Успокойся». Но Рик не успокоится. Кровь на полу напомнит ему об уроках биологии в старшей школе. Он вспомнит, что все эмбрионы млекопитающих поначалу выглядят одинаково, а потом развиваются каждый по-своему, и на каком-то этапе человеческие существа настигает проклятие. А остальные млекопитающие? Они тоже прокляты? Наверное, нет. Тогда чем же так уникальны люди? Своей способностью осознавать время? Способностью выстраивать жизнь как последовательность событий? Свободой воли? Какое случайное соединение генов обрекло нас на проклятие? Мы так близки к остальным животным и в то же время так бесконечно от них далеки. Мы совершенно другие.

Рик подумает: «Вселенная безгранична, и мир так прекрасен, а я такой жалкий, такой несчастный, и кровь стынет в жилах, как будто это не кровь, а холодная нефть, и я себя ощущаю самым убогим и скверным существом на Земле».

— Мы все рождаемся пропащими, — скажет Рик, а Люк ответит:

— Даже не знаю, что на это сказать.

Люк растерянно оглядит бар и вдруг поймет, что совершенно не представляет, что делать дальше. Может быть, помолиться? Но я больше не верю в то, что у меня есть душа.

А потом у Люка случится приступ паранойи. Ему вдруг придет в голову, что, может быть, Бог его просто использует, словно пешку в игре. И тогда он подумает: «Не важно, верим мы или нет, в конечном итоге нас всех будут судить по делам нашим, а не по намерениям. Что есть человек, как не сумма принятых им решений? И эти решения так часто приводят к печалям и бедам».

Карен возьмет его за руку, и Люк примет ее с благодарностью — эту руку, которая дарит заботу и ласку, руку, способную вылепить из его внутренней жизни что-то действительно стоящее, руку, которая прикоснется к его лицу и поможет ему узреть истину. С ней он поймет, что все люди без исключения — это, по сути, бракованные товары. Но это не так уж и страшно.

И вот тут Рейчел будет видение. Не сон, не галлюцинация — настоящее видение, которое будет реальнее реальной жизни. Такое же яркое и четкое, как вторая реальность, как мир в компьютерной игре. Видение будет такое: Рейчел окажется на своей улице, дома. Только на улице никого нет. Весь район словно вымер. Все это будет происходить днем, однако небо вдруг станет черным, но не так, как бывает во время солнечного затмения. Скорее по зрительным ощущениям свет просто погаснет, как это было, когда в коктейль-баре вырубилось электричество. Солнце останется на небе, оно просто не будет светить даже совсем слабым светом, как полная луна — огромное черное солнце в черной полуденной ночи. И под этим ночным мертвым солнцем Рейчел увидит пустые машины, брошенные прямо на проезжей части. Двери домов будут распахнуты настежь, и Рейчел знает: если она войдет внутрь, то увидит еду на столах, может быть, еще теплую. Вот только людей там не будет. Никто не вернется, чтобы все это съесть. Телевизоры будут работать, но, если Рейчел попробует переключить каналы, ни в одной передаче не будет людей: только пустые комнаты — декорации сериалов, опустевшие стадионы, вымершие студии новостей. Людей нет нигде.