Игры на свежем воздухе

А Галька, значит, хвостом крутит помаленьку. Чёрт с ней, пусть крутит. На мой век девчонок хватит – после армии все бабы мои будут! А Галька… Хочется, чтобы писала мне сюда какая-нибудь… Пошутил! Уже надоело бабам на письма отвечать. С Наташкой ленинградской я поругался, сказал ей, чтобы больше не писала. Такие дела… Паша, ты говоришь, что я плохо отзываюсь про Гальку, так это просто так – она пока молодцом, пишет часто. После армии посмотрим как будет: можно погулять маленько, а после жениться. Время, в общем, покажет. Не знаю, как там будет дальше, но пока домой не собираюсь возвращаться после армии – думаю куда-нибудь в заработки податься на пару годиков.

А как ты поживаешь? К службе готовишься? Я вот почти год уже отслужил, самое сложное позади, а тебе предстоит ещё – хлебнёшь. Какие там новости в Себеже? Ходишь ли на вечера в техникум и бывают ли они? Ведь без малого девять месяцев уже не был… И знаешь, домой как-то не тянет совсем… Вот на гражданке погулял бы!

Ну, вроде всё написал. Хотел выслать тебе, вслед тем, что уже выслал, переводок, да ничего не выйдет – командир дивизии запретил высылать.

Передай привет, если ты её не забыл, Светке Горелке со второго курса, с которой я гулял. Тоже потаскуха сейчас, наверное, знатная.

У меня пока всё.

Пиши – жду ответа.

Саня

* * *

В отрадном покое, какой нисходит на посетителей пустынных кладбищ летним днём в хорошую погоду, Пал Палыч оглядывал округу, пронизанную солнечным огнём и окутанную милосердной тенью деревьев. Он не думал, не пытался плести мысль – лишь вспоминал, грезил и чувствовал.

Присланные Саней из Германии переводные картинки Пал Палыч лепил на свой мотоцикл – был такой писк в те годы, это он помнил хорошо. А излишек всегда можно было продать, обменять, подарить… В техникуме яркие переводки

ходили, как валюта: неотразимые блондинки, огненные брюнетки, декольтированные, навыкате, груди, оттопыренные тугие зады – эталонные образы вожделения. Эти соблазнительные красотки ценились необычайно. Их наклеивали на бензобаки мопедов и мотоциклов, на обложки дневников, на деки гитар, на портфели и ранцы – таковы в те годы были представления о прекрасном.

Пал Палыч вздохнул – потревоженное былое глухо ворочалось за спиной, в тёмных глубинах минувших лет. Оно казалось живым и тёплым, но его было не жаль: молодость – это суета, ненужная торопливость, избыток движений и жестов в стремлении не упустить что-то существенное, важное – но что? Что именно? Жизнь? Судьбу? Так известно: покорного судьба ведёт, строптивого тащит за шкирку.

И кто такая Юлька Гнутова? Перед глазами из небытия всплыл образ девицы, которая никак не может отделаться от школьной привычки таращить глаза, изображая на лице движение мысли и готовность к ответу, – так быстрее отстанут и вцепятся в кого-то более боязливого.

Гаруна не было видно – то ли сидел в кустах с облепленной пухом и перьями мордой, то ли убежал в другой конец кладбища в неутомимом стремлении обнюхать и обрызгать весь мир.

Сороки угомонились, скорбно смирившись с потерей птенца. Зато подал хрипловатый голос токующий вяхирь: гу-гу-гу-эх-ху… Воркование птицы было настойчивым, звучным, рокочущим. Первый выводок у вяхиря в мае, второй, если случится, – в середине лета. Сейчас птица токовала не в срок.