Игры с Чипом

— Расскажи мне какую-нибудь историю, пострашней и потаинственней, — попросил Сережа. — Лучше всего про Шерлока Холмса и доктора Уотсона.

— Потаинственней? — Чип  задумался  и  начал зловещим голосом:

«Доктор Уотсон протянул озябшие руки к камину и повторил:

— Нет. Холмс, это не человек, это сам дьявол! Человек не может не оставлять следов и не делать ошибок.

Холмс ничего не ответил. Полузакрыв глаза, он сидел, вытянув длинные ноги, и как будто дремал. Только пальцы, нервно барабанящие по каминной полке, выдавали, что лучший ум Лондона напряженно работает над новой задачей.

Неожиданно он вскочил. Глаза его лихорадочно блестели.

— Едемте, Уотсон, нельзя терять ни минуты!

— Но куда?

— Объясню по дороге. Эй, кеб! Кебмен, нам нужно попасть в Сохо не позднее полуночи. Вот вам соверен, гоните! Уотсон, вам доводилось слышать о леди Лавлейс?

— Ада Лавлейс? Дочь великого Байрона! Уж не хотите ли вы сказать, что она замешана в этой серии дерзких преступлений? Грабительница-аристократка, дочь поэта? Я верно рассуждаю, Холмс?

— О нет, дорогой друг, ваше воображение не в меру разыгралось. Ада Лавлейс замешана в этом деле, но не так, как вы думаете.

— Но как же, Холмс? Я теряюсь, вы говорите загадками.

— Терпение, мой друг, терпение, вот мы и у цели. Этот грязный переулок Сохо отличается от прочих только одним: в нем ровно в полночь, то есть через тридцать пять секунд, произойдет передача краденых драгоценностей... А, вот и они!

Холмс откинулся в глубину кеба и увлек за собой Уотсона. Вынырнув из тумана, на большой скорости приближался черный экипаж. Возница в плаще и маске нахлестывал лошадей. С первым ударом Биг-Бена в доме напротив внезапно отворилось окно, из него вылетел сверток и тяжело звякнул о булыжную мостовую. Из притормозившего экипажа высунулась рука, чтобы подхватить сверток... Но Холмс оказался проворнее.

— Ни с места, Мориарти! — закричал он громовым голосом, осаживая лошадей. Подоспевший Уотсон распахнул дверцу и приставил револьвер к виску неуловимого профессора Мориарти — некоронованного короля Лондонского преступного мира...

— И все-таки, Холмс, я никак не могу взять в толк, при чем же здесь почтенная леди Лавлейс? — Уотсон с наслаждением отхлебнул горячего кофе, устроился поудобнее у камина и вопросительно поглядел на Шерлока Холмса. — Вы же знали, что это Мориарти, не так ли?

— Напротив, мой друг, я и не подозревал об этом до самой последней минуты. Мои мысли шли по другому пути, на который натолкнули меня вы.

— Я? Но чем же? Я, право, в полнейшем замешательстве.

— А помните, вы давеча сказали, что человек не может не ошибаться? Вы оказались правы, Уотсон, никакой человек, даже пресловутый Мориарти, не смог бы так точно и аккуратно работать, как машина Бэббиджа.

— Машина Бэббиджа? Позвольте, позвольте, это тот чудак, который насмешил все лондонское общество лет тридцать назад? Какая-то дурацкая машина, которая складывала два и два дольше, чем это сделал бы самый тупой сыщик из Скотленд-Ярда? Ах, теперь мне понятно, почему вы вспомнили о леди Лавлейс. Она пыталась поддержать несчастного изобретателя, даже написала трактат о думающих машинах. Но о нем все быстро забыли.

— Леди Лавлейс была умнейшей женщиной, Уотсон, — Холмс помешал кочергой угли и добавил с горькой иронией, — пожалуй, слишком умной для нашего косного Лондона. Она лет на сто опередила свое время, и не ее вина, что ее идеи попали в руки негодяя. У Мориарти хватило воображения понять, какие перспективы открываются перед преступником, который может рассчитывать до секунды все свои действия. Он вложил немалые средства в развитие думающих машин, и результаты мы с вами видели сегодня ночью в Сохо.

— Но все-таки, Холмс, как же вы догадались, где и когда состоится передача драгоценностей?

— Именно безукоризненная логика и точность машины оказались роковыми для Мориарти. Ведь то, что рассчитано одной машиной, может быть точно так же рассчитано и другой? — И Холмс, улыбаясь, постучал себя по лбу черенком трубки».

Чип замолчал и с гордым видом раскланялся. Он был чрезвычайно доволен собой, что случалось каждый раз после литературных упражнений независимо от их результата.

Сережа зааплодировал.

— Здорово ты выдумал про Аду и про какого-то Бобиджа.

— Во-первых, не Бобиджа, а Бэббиджа, а во-вторых, Ада Лавлейс, дочь великого английского поэта Байрона, действительно написала трактат о думающих машинах Бэббиджа, теперь в ее честь один из лучших языков программирования так и называется: Ада. Пусть мальчишки не важничают: первым в мире программистом была женщина. Правда, ей не удалось проверить, как работают ее программы, потому что первые компьютеры были построены только через сто лет, в середине нашего века.

— Чип, а правда, что преступники могут пользоваться компьютером, обдумывая свои преступления?