Иисус для неверующих. Основатель христианства без мифов, легенд и церковных доктрин

Ученики также видели в Иисусе человека с особой миссией. Они не были уверены, в чем именно та заключалась, однако ее реальность не вызывала никаких сомнений. Мир, похоже, всегда почтительно отходит в сторону, а воды расступаются перед теми, кто знает, куда лежит их путь. Идея, что его «час» еще не пришел или что он наконец настал во время Распятия – примечание, нередко сопровождающее евангельские тексты (Мк 14:41; Мф 26:45; Лк 22:53; Ин 2:4). Этот особый «час» так или иначе связывался в умах последователей с тем, что у древних евреев называлось «Днем Господним». Данная связь только усиливала мистическое восприятие Иисуса и со временем привела к тому, что с его именем стали связываться мессианские ожидания, обнаруживаемые во многих местах еврейских Священных Писаний. Совершенно ясно: Иерусалим влек Иисуса, как магнит, и его «час» должен был наступить именно в Святом городе. В некотором роде основные темы, вокруг которых вращались воспоминания о нем, такие как его «час», «День Господень» и сам Иерусалим, были неразрывно связаны в сознании Иисуса. А само его присутствие было исполнено и очарования, и тайны.

Все эти темы объединило Распятие Иисуса в Иерусалиме. Это было и самым ранним, и вместе с тем самым сокрушительным воспоминанием, жесточайшим ударом по надеждам последователей. Его смерть, казалось им в порыве глубокого горя, была не чем иным, как кратким и решительным «нет», произнесенным Богом как приговор его жизни. Мессия не мог умереть. Евреи никогда не думали, будто Мессия может умереть. И когда Иисуса казнили, любые ассоциации между Иисусом и обетованным Мессией рассыпались в прах, и, по-видимому, навсегда. Иисус, всегда стойко противостоявший духовной иерархии, умер – и притом позорной смертью: Тора называла «проклятым» того, кто был повешен на дереве (Втор 21:23). Религиозные лидеры оказались победителями, а Иисус – проигравшим. Ученикам Иисуса пришлось смириться с этими, казалось бы, неизбежными выводами. Раз Иисус был мертв, то, по-видимому, Бог Отец на небесах не счел нужным его спасти. Ученикам оставалось лишь предположить, что Иисус ошибался, возможно, был введен в заблуждение, а раз он оказался не прав, то, значит, и они тоже. «Нас обманули», «мы заблуждались», «мы сами виноваты», – такими словами пришлось им себя корить.

Но такого объяснения не хватало. Внутренний конфликт в учениках никуда не исчез. Реальность смерти Иисуса по-прежнему противоречила реальности их жизни рядом с ним. Как Бог мог сказать «нет» вести Иисуса, несущей лишь любовь и прощение? Как Бог мог проклясть того, чья жизнь переступала любые границы и усиливала человеческое начало во всех Божьих творениях? Как Иисус мог быть силой жизни в самом глубинном смысле этого слова – и не быть при этом исполнителем воли Божьей? Возможно ли отдать другим свою жизнь и любовь так свободно – и в то же время быть виновным в преступлении, караемом смертной казнью? Картина никак не складывалась, и ничто не могло разрешиться. Смятение и душевная мука, вызванные Распятием у учеников, были жестоки и нескончаемы.

Этот неразрешенный конфликт – одна из причин, по которой я считаю, что между Распятием, опытом, вызвавшим его, и Воскресением, опытом, в котором он наконец нашел свое разрешение, прошло довольно много времени, а «три дня» – просто литургический символ. Иные части евангельской истории, как уже отмечалось, предполагают, что пасхальное преображение отделено от муки Распятия большим временным промежутком (Лк 24; Деян 1, 2; Ин 21). Для тех, кто изучает циклы горя, в этих пассажах – свидетельства, позволяющие установить, что ученики скорбели где-то полгода, а может, и год после Распятия[87]

.

То, что мы видим в Евангелиях, написанных по крайней мере спустя два, а возможно, даже три поколения после трагедии Распятия, – способ разрешить этот конфликт. Смерти Иисуса придали цель. По словам Павла, то была смерть «за грехи наши» и «по Писаниям». Слова, предположительно, произнесенные Иисусом на кресте, из крика богооставленности («Боже Мой, Боже Мой! Зачем оставил Ты Меня?»), который есть только у Марка (15:34) и Матфея (27:46), превратились у Луки в выражение победы и триумфа в последних словах Иисуса: «Отче, в руки Твои предаю дух Мой» (23:46), а у Иоанна – в намек на новое творение, когда Иисус объявляет: «Совершилось» (Ин 19:30), обыгрывая историю из Книги Бытия, в которой творение завершено и наступил навеки день седьмой (Быт 2:1).

Как Бог мог сказать «нет» вести Иисуса, несущей лишь любовь и прощение? Как мог проклясть того, чья жизнь переступала любые границы?