Иисус Христос. Жизнь и учение. Книга IV. Притчи Иисуса

О временах же и сроках нет нужды писать к вам, братия, ибо сами вы достоверно знаете, что день Господень так придет, как тать ночью. Ибо, когда будут говорить: «мир и безопасность», тогда внезапно постигнет их пагуба. Но вы, братия, не во тьме, чтобы день застал вас, как тать. Ибо все вы – сыны света и сыны дня: мы – не сыны ночи, ни тьмы. Итак, не будем спать, как и прочие, но будем бодрствовать и трезвиться (1 Фес. 5:1–6).

Образ привратника не отражен в апостольских посланиях. Однако он нашел неожиданное продолжение в восточно-христианском учении о трезвении (νήψις) как духовном бодрствовании. В классическом произведении Евагрия Понтийского, посвященном молитве, говорится: «Стой на страже своей, охраняя ум свой от мыслей во время молитвы, дабы, быть незыблемым в собственном покое»[432]. Эти слова отражают специфически восточно-христианское понимание молитвы как делания ума, отгоняющего любые посторонние помыслы и образы: «Трезвение есть твердое водружение помысла ума и стояние его у двери сердца; так что он видит, как подходят чуждые помыслы, эти воры-окрадыватели, слышит, что говорят и что делают эти губители и какой демоны начертывают и устанавливают образ, покушаясь, увлекши чрез него в мечтания ум, обольстить его»

[433].

Употребленные в притче глаголы άγρυπννεω и γρηγορεω, оба переводимые как «бодрствовать», в христианской аскетической литературе, а также в литургической практике получили вполне конкретное смысловое наполнение. Этими глаголами стали обозначать практику ночной молитвы[434].

Данная практика была известна уже раннехристианским авторам[435]. В монашеской традиции – как на Востоке, так и на Западе – она получила самое широкое распространение. «Всякая молитва, которую совершаем ночью, – говорит Исаак Сирин, – да будет в глазах твоих досточестнее всех дневных деланий»[436]

. По его словам, ночное бдение – это «усладительное делание», во время которого «душа ощущает ту бессмертную жизнь и ощущением ее совлекается одеяния тьмы и приемлет в себя духовные дарования»[437]. Иоанн Кассиан Римлянин говорит о ночном молитвенном бдении, начинающемся с вечера субботы и продолжающемся до четвертого пения петухов: указывая на эту традицию как установившуюся на Востоке «с начала веры христианской, в подражание апостолам», он рекомендует ее подведомственным ему монастырям на Западе[438].

Путь ко Христу (фрагмент). М. В. Нестеров. 1910 г.

Практика ночной молитвы в христианской литургической и монашеской традициях – лишь один из примеров того, как призыв Иисуса к бодрствованию получил вполне конкретное воплощение в жизнь. Однако этот призыв обращен не только к монахам: А что вам говорю, говорю всем: бодрствуйте. Этот призыв имеет универсальный смысл, сохраняя актуальность во все времена и для всех христиан.

Заключение

Перед нами прошли все притчи Иисуса – от самых первых, в которых Царство Небесное раскрывалось через простые и бесхитростные образы сеятеля, семени, горчичного зерна, закваски в тесте, до самых последних, объединенных призывом к духовному бодрствованию в ожидании Его второго пришествия. Эти притчи раскрыли перед нами целый мир образов, аналогий, метафор, призванных передать реальность духовного мира при помощи земных понятий и символов. Они приоткрыли нам завесу перед тем таинственным Царством Небесным, о котором Иисус говорил от начала до конца Своей проповеди.

Благодаря своему образному богатству и многоуровневому содержанию притчи Иисуса на протяжении веков восхищали и продолжают восхищать многих людей. «Слушая или читая эти мудрые евангельские притчи, поражаешься удивительной точности, простоте и красоте образов, которые избирает Иисус», – говорит патриарх Кирилл[439]. «Притчи составляют, несомненно, самую сердцевину учения Иисуса, – пишет папа Бенедикт XVI. – Нетронутые течением времени, они всякий раз заново поражают нас своей свежестью и человечностью»[440].

Мы увидели, что толкование притч занимало умы богословов, священнослужителей и светских исследователей на протяжении многих веков. Предлагались разные методы интерпретации – от радикально аллегорического, не оставляющего камня на камне от текста притчи, до буквального, сводящего каждую притчу к историческому контексту или узкому морализаторству. Ни один из предложенных методов не оказался вполне удовлетворительным.